Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Так, здесь мы читаем, что «польско-литовская иезуитская клика при полной поддержке правительства Сигизмунда III, ставя целью подчинение русского народа, выдвинула второго Самозванца»[61], а в Тушине был установлен режим «военной польской диктатуры»[62]. Русские дворяне присоединились к Лжедмитрию II, боясь «развития народного движения»[63]. Ответом стал «подъем национально-освободительной народной войны»[64]. Это вынудило правящие круги Речи Посполитой перейти к открытой интервенции.

Поиски соглашения с Сигизмундом III со стороны сначала бояр и дворян тушинского лагеря, а затем боярского правительства в Москве однозначно объясняются в издании их страхом перед «восстанием народных низов»[65]. Действия лиц, заключавших такие соглашения, последовательно оцениваются как «национальная измена», а сами они постоянно именуются «изменниками». Условиям заключенных соглашений правящие круги Речи Посполитой, которые давно «вынашивали планы полного подчинения России»[66], не придавали никакого значения, они не собирались их выполнять. Соглашения они подписывали лишь для того, чтобы получить «официальное основание для пребывания польских коронных войск в России»[67]. «Заняв Москву», поляки «без труда отстранили бояр от власти»[68].

Данная в «Очерках» характеристика событий была не только гораздо более четкой и однозначной, чем то, что мы могли бы наблюдать в более ранних (исключая книгу А. И. Казаченко) работах, посвященных Смуте; сформулированные в безусловной форме, без каких-либо оговорок воспроизведенные в издании оценки по существу закрывали какие-либо дальнейшие перспективы в изучении темы. Если восточная политика Речи Посполитой была с самого начала направлена на «полное подчинение России» и политические деятели этого государства последовательно реализовывали сложный, разделенный на несколько этапов план, направленный на достижение этой цели, то не имело смысла заниматься до этого все больше привлекавшим внимание исследователей вопросом о разногласиях в правящих кругах Речи Посполитой относительно ее восточной политики и, соответственно, о возможном воздействии этих разногласий на отношения между властями Речи Посполитой и русским обществом.

Если русское общество глубоким конфликтом было расколото на две противостоящие друг другу части и социальные верхи, чтобы избежать «восстания низов», готовы были на любые соглашения с агрессором, то не имело смысла выяснять, какие вообще противоречия существовали между разными частями русского общества и каких целей они стремились добиться, заключая соглашения с Речью Посполитой.

Представляется необходимым также отметить, что такое целостное изображение исторической ситуации было создано в «Очерках» благодаря отказу от объяснения целого ряда достаточно известных, но не укладывавшихся в схему фактов. Так, в издании, конечно, сообщалось об аресте Сигизмундом III «великих послов», приехавших из Москвы для переговоров с королем под Смоленск[69]. Если боярское правительство в Москве «для своего спасения стало на путь предательства национальных интересов»[70], то почему его представители не смогли найти общего языка с королем и вступили с ним в резкий конфликт? Никакого объяснения этому в «Очерках» не предлагалось.

При написании «Очерков» была использована упоминавшаяся выше публикация Л. М. Сухотина, из нее были взяты и приведены данные о крупных пожалованиях Сигизмунда III многим представителям боярской знати[71]. Зачем нужны были такие пожалования, если поляки уже заняли Москву, а бояре были отстранены от власти? Никакого объяснения и в этом случае читателю не давалось.

В тексте «Очерков» можно также обнаружить утверждения, хорошо соответствовавшие предложенной схеме, но находившиеся в явном противоречии с достаточно известными уже ко времени написания «Очерков» историческими фактами. Так, здесь мы читаем о позиции, занятой в один из важных моментов Смуты лидером рязанского дворянства, а затем одним из руководителей Первого ополчения Прокопием Ляпуновым, что «переговоры об избрании на русский трон велись не только без участия Прокопия Ляпунова, но и вопреки его воле. Это обстоятельство сразу поставило Ляпунова в ряды противников царя-иноземца»[72]. Уже исследователи второй половины XIX в. хорошо знали, что П. Ляпунов, как и многие другие, первоначально принадлежал к кругу сторонников избрания Владислава и лишь со временем изменил свое мнение. Однако признание этого факта могло бы привести читателя к выводу, что, возможно, не все поддерживавшие решение об избрании Владислава были изменниками, руководствовавшимися исключительно классовыми интересами, и тем самым могла бы быть поставлена под сомнение и вся предлагавшаяся схема развития событий в годы Смуты.