Польско-русская война под бело-красным флагом

— Да, порядочные люди всегда переживают, — отвечает она озабоченным голосом. — Но ты не волнуйся, знаешь, они все понимают. Это они с виду такие строгие. А на самом деле разрешают мне буквально все, в границах разумного, конечно. У меня с родителями полное взаимопонимание, они у меня просто чудесные, они самые лучшие мои друзья. Я считаю, ты должен с ними познакомиться. Они наверняка тебе помогут, посоветуют что-нибудь насчет твоих проблем и неприятностей. Ты знаешь, они с виду взрослые, солидные, но иногда я не могу избавиться от впечатления, что это пара влюбленных подростков. Они всегда держатся за руки и вместе катаются на велосипедах, вместе ходят на фитнес, вместе гуляют.

Пока она говорит, я представляю себе, как это должно выглядеть на самом деле. Ее мать, значит. Во-первых, она спит в очках, чтобы хорошо видеть, что ей снится, и не прозевать явления святого Цитрамона от головной боли. Ясное дело, принимая во внимание личную неприкосновенность и ее женское достоинство, не может быть и речи о том, чтобы муж прикоснулся к ней повыше локтя. На мужа я в мыслях уже не наезжаю, потому что чувствую типа солидарность. Как представлю себе, какую огромную фрустрацию ему пришлось вложить в организацию всего этого бедлама с двумя неудачными дочерьми. Бедный, так и вижу, как его гонят взашей журналом для самосовершенствующихся учителей или другим женским чтивом. Придушенный, кастрированный, спихнутый на край дивана.

И тут я начинаю предчувствовать поражение. На меня вдруг наваливается бессилие, мой внутренний реостат говорит мне стоп, красный свет, руки прочь от кастрюли. Не трогай, а то обожжешься, не трогай, а то заразишься. Не пользуйся с ней одним полотенцем, не садись на один унитаз, перед употреблением ознакомься с инструкцией. Она сидит совсем рядом и вытирает уголком кофты типа водолазка свои очки, старательно подышав на оба стеклышка, а я, совершенно упав духом, думаю, ну и как тут собраться с силами и взяться за дело. Она сидит довольно близко, и у меня должна быть на это другая реакция, тем временем со стороны джорджа веет полной апатией, джордж даже взглянуть в ее сторону не хочет, притворяется, что спит, а на самом деле дрожит и комбинирует, куда бы удрать от своей судьбы, в какую штанину. Хотя его судорожно зажатая между двумя Алисиными ногами судьба пока что закрыта, не работает, и свет там не горит.

Аля тем временем ни с того ни с сего оживляется, непонятно почему вдруг переходит на мою личность, что меня вместо того чтоб радовать, наоборот, отвращает.

— Что ты думаешь о политике, обо всей этой польско-русской войне? — говорит она, заглядывая мне в глаза с близкого расстояния. Я тут же замечаю, что у нее болезненные, желтые зубы. Я не собираюсь сразу начинать с ней военный конфликт на национальные и ненациональные темы, поэтому вероломно спрашиваю, что она считает на эту тему. Она мне отвечает, что вот что:

— Мой папа, человек очень рассудительный, благодаря чему, в общем-то, у нас в доме еще во времена социализма всегда водилось и мясо, и большой выбор колбасных изделий, и моющие средства, говорит, что в этом деле не следует иметь никаких громких, к чему-либо обязывающих мнений. И тут он прав. Потому что теперь все вдруг заделались жутко важными, демонстративно высказывают свое мнение, а погодя хвосты-то прижмут. И тут он прав. Поэтому если тебя кто-нибудь спросит, за кого ты, то я тебе, Анджей, советую воздержаться от какого-либо окончательного мнения. Потому что можно здорово пролететь. Слушай, а ты серьезно ко мне относишься? — спрашивает она вдруг, глядя мне в рот.

— А почему ты спрашиваешь? — отвечаю я немного перепугавшись, потому что хочу, чтобы она от меня отцепилась, хочу уже выйти отсюда, без пунктов, но в здравом уме, чтоб сразу же за дверью отряхнуться от ее перышек, от ее волос и отдать Изабелле джинсы в стирку.

Она мне на это отвечает: почему спрашиваю, почему спрашиваю. Ясно, что не для того, чтобы к тебе подмазаться. Просто я думала, что через несколько дней мы поедем к моей сестре в районную больницу. Она как раз родила, — в конце концов, уже почти год прошел, как они с Мареком поженились, было венчание и свадьба, на которой было очень весело, очень веселая атмосфера была у них на свадьбе. Она еще лежит в отделении, потому что Патрик, похоже, подцепил желтуху. Совершенно непонятно, черт побери, каким образом. Мама подозревает, что это врачи виноваты, их непрофессионализм и отсутствие позитивного подхода к пациентам. Иногда люди из-за этого даже умирают, из-за врачей, которые, наоборот, должны пациентам помогать, это ведь абсурд какой-то, парадокс. Кроме всего прочего, в массовом масштабе процветает так называемое взяточничество, врачей начисто отсутствует совесть, ни капли ответственности, ни капли желания исполнять свой врачебный долг и профессию. Об этом много пишут в текущей прессе, в еженедельниках, говорят по телевизору, ну просто везде.