Польско-русская война под бело-красным флагом

А она мне на это с возмущением: не только! Этих симптомов просто куча. Боль в заднем проходе, облысение, рвота, сухой нос. Ненавижу убийц животных! Когда я смотрю телепередачи о том, как у нас в Польше и во всем мире обходятся с животными, мне хочется умереть. Один раз я уже хотела умереть. Я тогда уничтожила все письма от Роберта. Все. Это была настоящая попытка самоубийства. Хотя и неудачная. Я много говорю. Я хочу рассказать тебе все, я это поняла. Потому что жизнь так коротка, Сильный. А если бы меня тогда не вырвало всеми панадолами мира, когда я уже вот-вот должна была умереть, она была бы еще короче, чем сейчас. На полгода. Потому что с тех пор прошло уже полгода. Дегенерация. Деморализация. Об этом я пишу в своих художественных произведениях. Мир прогнил до мозга костей, и я хочу умереть. Но не сейчас. Знаешь, как я хочу умереть — прыгнуть с крыши с криком: пиздец. Я хочу умереть под колесами мчащегося поезда. Он мчится, а я поперек рельсов, он гудит, а я лежу, он через меня переехал, а я лежу, реакции — ноль по фазе. А потом фотографии в газетах. Все просят прощения, все себя винят, а Роберт виноват больше всех, это он меня довел до такого отчаяния, до такой деградации, это он уничтожил меня как человека и как женщину. Некрологи, эпитафии, прощальные речи. Сильный, а теперь главный вопрос этого вечера: ты готов умереть вместе со мной? Среди руин, пожарищ и развалин. Которые будут окружать нас как пейзаж уничтожения. И по этим руинам ползет Дьявол. Он ползет по всему, что встретит на своем пути, по нашим трупам тоже. Земля разверзнется в лицо небытию. Конец. Полное декадентство, полный модернизм. Змеи, открытые лона женщин. Нет, не отвечай, я не хочу знать, что ты ответишь. Лучше мечтать и обманываться, что когда-нибудь это сбудется. Не знаю когда. Сейчас или потом. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты меня не слушаешь. Когда мы вот так идем. И ничего не отвечаешь. Молчишь.

Анжела была девственницей. Как потом оказалось. Когда она уже запачкала диван моих родителей. Магде я бы никогда такой антисемейной профанации не позволил. Другое дело, что таких проблем с ней ни раньше, ни позже не случалось. Но с Анжелой это было уже потом. А сначала было еще много разного. Я только упомяну тот факт, что Анжела не высылала никаких сигналов, что она целка. Абсолютно. Она только подчеркивала, что вместе с Робертом утратила все, что у нее было, поэтому, хотя она еще и малолетка, я думал, что все эти физиологические заморочки она тоже вместе с ним потеряла. Но оказалось, что этот кровавый бал Роберт Шторм оставил на мою долю, за что я до конца жизни буду проклинать его имя и фамилию. Но об этом потом.

Сначала было так. Она парит бабку в красных кедах практически без остановки. Гонит как заводная, только еще хуже. Если б я мог, если б это лежало в сфере моих возможностей, я бы вытянул порошок у нее обратно из носа. И насыпал назад в мешочек. Потом старательно завязал бы и так запрятал, чтоб она его уже никогда в жизни в глаза не увидела. Потому что от самого его вида к ней могла бы вернуться эта бесконечная лавина лексического запаса, которым она пользуется без перерыва и всяческих ограничений со своей стороны. Я ничего не говорю. Ни слова. Я не хочу ничего испортить. Слушаю все подряд, как на исповеди. Сначала были продажные политики, которые ее не волнуют, хотя они убийцы младенцев и кровопийцы. Потом ее опять занесло на вопрос пола, что вроде как нет разделения полов, и половых органов тоже нет, нет женщин и нет мужчин, а есть только продажные политики. Убийцы новорожденных младенцев и кровопийцы всей нации. Губители естественной среды, убийцы ни в чем не повинных животных, которым она говорит: нет. Потом, уже на диване, опять дьявол и его свита, полный зла и насилия мир, который только тем и занят, что творит зло, и скоро ему конец, и всадник апокалипсиса на плотоядном коне. Красота окружающей среды. Заповедники, велосипедные экскурсии, прогулки по горам и вдоль моря, золотой значок почетного туриста, письма и открытки от друзей со всей Польши.

Я говорю, может, она хочет типа жвачку или конфету, потому что мы как раз идем мимо бензоколонки фирмы «Шелл», и, хотя она не выражает явного согласия, я покупаю ей желатиновых мишек и жвачку в форме шариков. С моей стороны это, конечно, подвох и провокация, но мои истрепанные нервы уже совсем на пределе, а выйти из себя мне всегда было как два пальца обоссать.