Польское Наследство

— Что ты имеешь в виду? — спросила Рикса, дрожа.

— У меня есть сведения, что отдыхать ты собираешься не одна.

— Какая наглость!

— Ты вынудила меня на эту наглость.

— Такое сказать — матери!

— Да, некрасиво. Неэтично. Согласен. Но, увы, король обязан знать, что происходит в его доме, и, увы, я знаю. Открываются по ночам ставни, скидываются вниз веревочные лестницы.

Рикса побледнела.

— И оказывается, — продолжал Казимир, — что не один я состою в связи с врагами семьи.

— Как ты смеешь!

— Не изображай негодование, мать. Ты перепугалась, не так ли. Ты посчитала, что Неустрашимые проникли к нам в тыл через мою постель. А на самом деле вовсе не мою постель они избрали для проникновения.

— Нет! Ты ничего не знаешь!

— Я знаю столько, сколько мне нужно знать, мать. Неустрашимые знают меня — прошлого, мальчишку, уехавшего в Париж для принятия пострига. И думают, что в случае моего восхождения на престол Полонией будешь править ты, от моего имени. Посему управлять следует тобой, а не мной. Моя жена не принадлежит больше к Неустрашимым. Об этом им тоже известно. И поэтому она, жена моя, находится в опасности. А мною, как я погляжу, продолжают помыкать. Но я теперь другой, и я сумею защитить и свою жену, и себя.

— Что ты болтаешь! — возмущенно и испуганно сказала Рикса. — Защитить! Нужно иметь связи…

— У меня есть связи, мать. И я умею принимать решения. Если хочешь, можешь ехать и отдыхать, но поедешь ты одна.

— Это не твое дело!

— Теперь уже мое. Увы.

Рикса поднялась на ноги.

— Пройдет время, сын мой, и все уляжется, и ты вспомнишь об этом разговоре. Я тебе больше не нужна — да будет так.

— Ты мне нужна.

— Прощай.

Она вышла — дрожа от волнения, страха, негодования. Поспешно пройдя по коридору, она свернула, еще раз свернула, преодолела семь ступеней, ступила в следующий коридор. Уезжать немедленно! Что-то задумала Мария, на что-то подбила Казимира, они все знают! Повозка, пара добрых лошадей — на юг! Немедленно на юг! Куда угодно — в Рим, в Константинополь! Нам обоим грозит опасность!

Он ничего не знает, не понимает, он наивен. Им управляют.

Бьярке — не служит более Неустрашимым, Бьярке служит только любви! Только! Я хорошо знаю Бьярке, я видела его мучения, когда он нарушал слово, данное Рагнару, Бьярке — единственный, храбрый, преданный! Любящий, ласковый Бьярке! Скорее, скорее — уже стемнело, и это хорошо. Нас никто не увидит, о нашем побеге узнают только утром.

Два стенных факела горели у входа в покои. Рикса чуть не столкнулась с бледным, сурового, отрешенного вида молодым человеком — кажется, его зовут Лех. Он низко ей поклонился и пошел прочь — чуть не побежал. Она распахнула дверь.

Бьярке лежал на полу возле ложа, голый до пояса, в крови, а из груди у него торчало копье. Рикса подбежала, упала на колени возле него, боясь дотронуться, схватилась за голову. Глаза Бьярке, широко открытые, стеклянные, смотрели в потолок. Он показался ей меньше ростом.

Раздались шаги. Это невозможно — это верх цинизма. Убийца пришел посмотреть, как над его жертвой склонилась любящая женщина. Не может быть! Нет!

Казимир остановился на пороге.

— Ты хотела, чтобы я стал королем, мать, — сказал он. — Я им стал.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. В ЧЕРНИГОВЕ