Польское Наследство

Когда-то, в незапамятные времена, рабов нужно было брать силой — окружать, ловить, драться, рисковать жизнью. И сейчас так бывает — нападет один правитель на другого, кто-то победит в драке, побежденных берут в плен. Кого-то выкупают богатые семьи, а люди попроще — сразу передаются с рук на руки караванщикам, уже в цепях. И еще долго такой способ получения рабов будет практиковаться в Африке южнее Сахары. Но на севере надобность в таких экстремальных методах на какое-то время отпала. Законы северных княжеств способствуют более простому, мирному, бюрократическому определению человека в рабство — за провинность. Украл ли, подрался ли свирепо, либо хулу возвел на кого-нибудь, на кого хулу возводить не положено даже по пьяни — ведут на суд к тиуну. Если есть у тебя, чем заплатить за вину свою — виру в пользу правителя и откуп в пользу пострадавших — хорошо, а нет, так выдадут тебя, связанного, пострадавшим. Не все пострадавшие могут позволить себе содержать холопа, большинство сразу связывается с караванщиками, а вира князю выплачивается из денег, от караванщиков полученных. И тянутся, тянутся обозы — в Прагу, в Киев, в Веденец, в Консталь. Время от времени какой-нибудь князь под нажимом церковников издает указ, запрещающий работорговлю, и работорговля уходит в тень — недалеко от давешнего своего центра, в какой-нибудь растущий по соседству залихватский лес, но чтобы рядом либо хувудваг, либо река. Среди церковников часто попадаются совестливые, хотя и небрезгливых хватает — кормятся некоторые от работорговли. А следующий князь либо отменяет приказ, либо смотрит на вялое его исполнение сквозь пальцы, поскольку в хоромах крышу надо чинить, да гостей приглашать, да хвесты им управляться давать, да с соседями драться за честь родной земли, патриотизм поддерживать, а средства откуда? У смердов брать — так они скоро сами себя в рабство продадут, так их уже ободрали. На купцах отыгрываться — так ведь купцы народ мобильный, будешь у них урывать, зарвешься — снимутся с места и больше не вернутся, мало ли торговых городов на свете! С ремесленников тоже не очень наживешься, они норовят все больше продукцией расплатиться, а горшки, плошки да скаммели — не дукаты все-таки, на них ожерелье супруге не купишь, и войску платить горшками — остроумно, конечно, но у войска с юмором плохо, шуток не понимают, да и шутить с вооруженными людьми опасно. И процветает работорговля несмотря ни на какие запреты и щепетильность духовенства.

Вот сидит в одной из повозок цепью к борту прикованная женщина. Чего ей в жизни не хватало? Муж, гончар, кормил да одевал. Дети не слушались, но все равно с детьми приятно было. Но молода она да горяча, двадцать два года ей. Захотелось ей перстень «как у Грачихи». Так ведь Грачиха-то замужем не за кем-нибудь, а за Кумякой-купцом, который из Консталя не вылезает, мехами торгует. Откуда у жены гончара такие средства? Нету средств. А перстень хочется. А что поп болтает, мол, воровать нехорошо — так кто ж попов слушает. Сунулась женщина в лавку, заговорила лавочнику зубы, он отвернулся, она хвать перстень! А он ее за руку — хвать! Прибегает стража. И сколько не кричала женщина возмущенно, что только посмотреть взяла, примерить, не поверили ей, к ответу привели, перед тиуном поставили. Мужа вызвали. Муж руки и шею сполоснул, рубаху почище напялил, явился. Видоков у тиуна целая дюжина набралась, все на жену показывают — она, она, взяла, хорла, украла! Видели и знаем, она такая, обязательно схвитит что-нибудь, ежели гвоздями не прибито! Хотя откуда им знать, какая она — они до этого с нею знакомы не были. Но тиун кивает важно и говорит гончару — можешь выкупить дуру свою из греха? (Тиуны часто путались в терминологии, да и то сказать — должность востребованная, столько образованных в целом свете нет, чтобы каждый тиунов пост образованным человеком заполнить). Гончар говорит — денег нет в данный момент, но, может, в рассрочку? Ежели в рассрочку, так я, наверное, потянул бы. А тиун ему в ответ — мы здесь не на торге, какая рассрочка, ты что, совсем спятил, глаза от гончарного круга в разные стороны разбежались? Нет, плати полностью. Гончар говорит — нету у меня! (А жене — «Ну, хорла, чтоб тебя дышлом где-нибудь прибило, гадина, воровка!» Жена плачет, осознает провинность, но слезами провинности не смоешь). А коли нету, говорит тиун, так вот, стало быть, поступает она в холопки истцу.