Польское Наследство

Что-то уныло порочное есть в людях, которые, прожив в полной безмятежности лет до тридцати пяти или сорока, вдруг узнают, что мнение о них окружающих разительно отличается от их собственного. Вот, к примеру, Урж. Сперва он научился грамоте, а затем и счету. Поступил на службу — сперва писцом. Мало по малу показал себя с хорошей стороны. И когда его назначили главным счетоводом, ничуть этому не удивился, решив, что вполне заслуживает повышения. Хотя никаких оснований так считать, скажем, прямо, у Дядьки Уржа не было. Были люди и способнее, и честнее его. А просто оказался Урж в нужном закутке в подходящий час.

Но вот наступил день, когда в жизни Уржа началась полоса неприятностей. Сперва он обнаружил, что жена его ему изменяет, причем все пятнадцать лет замужества. Затем мать его заявила ему, что всю жизнь считает его дураком, и раньше не сообщала ему об этом только из врожденной деликатности. Урж стал приглядываться к детям — оказалось, они его в грош не ставят, презирают, и смеются над ним у него за спиной.

— А кто же, кто купил и обставил для вас этот дом? — возмущался Урж, которому покупка и содержание дома казались делом вселенски важным, а что у детей на этот счет может быть иное мнение, в голову ему не приходило. — Кто вас поит, кормит, одевает? А? — Параллель с работорговцами, которые тоже кормят, поят, и одевают свой товар, также не пришла Уржу в голову.

И Урж жаловался — знакомым в кроге. Мол, все меня знают, все меня уважают, я работаю как проклятый всю жизнь, стараюсь, чтобы семья была в достатке и хвоеволии, и это тоже все знают, я себя ущемляю во имя этой хорлы и этих хорлингов, и вот чем они мне отплатили, да что же это такое.

Когда посыльный пришел, чтобы сообщить Уржу о том, что его ожидает князь, Урж принял это за хорошее предзнаменование. От кого еще ждать справедливости, как не от князя? И еще одна мысль посетила его — а вдруг князь, узнав о несправедливости, хочет ее исправить — именно для этого и вызывает к себе Уржа, и в Хоммель приехал с этой целью? С одной стороны, предполагать, что князь вдается в детали семейной жизни Уржа, оснований не было. Но и оснований утверждать обратное тоже ведь не было.

Жискар, отяжелевший, постаревший, но все еще крепкий, и не менее насмешливый, чем в прежние времена, встретил Уржа в гриднице терема.

— Сядь, Урж, — сказал он, глядя на счетовода скучающими франкскими глазами. — Встречался ли ты когда-нибудь с князем?

— Не имел такой чести, и трепещу в предвкушении, — смело ответил Урж.

— Так, стало быть, ты не знаешь, как следует себя держать в присутствии князя?

— Отчего ж… Ну, скажи как.

— Раболепно.

— Это как же?

— Глаза долу, руки за спину не прятать, и не обращаться к князю первым.

— Не обращаться?…

— Если князь задал тебе вопрос, отвечай. Если поприветствовал — приветствуй в ответ. Но никогда не приветствуй его первым, и не задавай вопросов.

— Но как же это… Я уважаю и люблю князя, я человек честный и преданный, это все знают… Как же… А если нужно задать вопрос?

— Зачем? Вопросы обязывают, а тебе обязывать князя не пристало.

— Я понимаю, конечно. Посуди сам — кто я и кто князь.

— Правильно.

— Я старательный.

— Это хорошо.

— Но если нужно что-то уточнить?

— Например?

— Ну вот, скажем, князь мне что-то говорит, а я вдруг не так понял, или вообще не понял.

— Князь свои мысли выражает с предельной ясностью, всегда. И если ты не понял, значит, себя и вини.

— Да, но если нужно понять?

Жискар задумался.

— Ну, что ж, — сказал он. — Раз ты такой тупой, и тебе могут понадобиться уточнения, то… Попроси князя. Скажи — позволь, князь, умолять тебя об уточнении, ибо по ничтожеству разума моего я ничего не понимаю.

— Ну, в таких выражениях…

— Нет уж, пожалуйста — именно в таких. Впрочем, если хочешь, могу посадить тебя в острог на несколько дней.

— Это зачем же?

— А это, говорят, способствует выбору правильных выражений в дальнейшем.

Напутствованный таким образом, Дядька Урж предстал перед Ярославом.