Польское Наследство

— Как!

— Как!

— Не кричите вместе, — попросил Нимрод.

— Свистун состоит в связи с Гостемилом?

— Мой господин потрудился взять его в плен.

— Свистуна? — недоверчиво спросил Ярослав.

— Да, а что такого в этом? — Нимрод с плохо скрываемой гордостью посмотрел на князя и Жискара. — Мой господин и императора может взять в плен, если захочет. Он только с виду ленивый.

— Какого императора? — спросил Жискар.

— Любого.

Жискар и Ярослав переглянулись.

— Что ж, в этом есть своя прелесть, — сказал Жискар. — Как продолжение польских событий. И Свистуна подключили — остроумно. Что же, по мнению Гостемила, мы должны предпринять?

— Мой господин весьма обстоятельно выразился по этому поводу.

— Что он сказал?

— Он сказал, «Мое дело — предупредить».

Ярослав и Жискар снова переглянулись.

— Почему он не приехал сам? — спросил Ярослав.

— Ему нужно было срочно в Киев.

— Срочно?

— Да. Предупредить друга об опасности. Господин мой щепетилен в делах дружбы, холопам не доверяет.

— А к князю посылает холопов? — уточнил Ярослав.

— Князю уважение и преданность, — сразу сказал Нимрод. — Одинаковое уважение и преданность — и от господина, и от холопа. А к друзьям господина холоп может и не чувствовать преданности, князь.

— А какая опасность грозит другу?

— Это мне не известно.

— А как зовут друга?

— Тоже не известно.

— Гостемил тебе не сказал?

— Князь, я холоп Гостемила, а не поверенный его. Он не обязан давать мне во всем отчет. Чему я очень рад, — добавил Нимрод самодовольно. — Вникать в хозяйские дела — унизительно и неприятно. — Подумав, он добавил, — Дурной вкус.

— Хорошо, — сказал Жискар. — Ты, Нимрод… Нимрод, да?… Ты поедешь с нами.

— Да, меня предупредил господин мой.

— А?

— Сказал, они тебе не поверят, недоверчивые, по себе судят, и обязательно возьмут с собой, и может даже на цепь посадят на время дороги, но ты, ежели вздумают с тобою плохо обращаться, все время напоминай, чей ты холоп. Вот я и напоминаю, что холоп я не чей-нибудь.

Жискар не выдержал и засмеялся. Ярослав же почему-то помрачнел.

— Проведи Нимрода в покои пока что, пусть отдохнет с дороги, — сказал он.

* * *

Тем временем домой к Уржу, вернувшемуся в ужасном волнении, пришли священник и воевода. Священник держался показно беззаботно, а воевода заметно нервничал.

— Что же князь тебе сказал? — допытывался воевода.

— Сказал, что еще будет со мною говорить, позже. Сказал, что законы есть. Все говорил, что я какую-то пошлину беру.

Воевода посмотрел на священника. Тот подчеркнуто равнодушно пожал плечами.

— По-моему, — заметил он, — нужно спрашивать, не что князь сказал Уржу, а о чем Урж успел сказать князю.

— Что ты сказал князю? — грозно спросил воевода.

— Да не кричи ты так. Что-то сказал, всего не упомнишь.

— Ты не говорил ли, что мы с караванщиков деньги берем?

— Говорил.

— Как!

— Но ведь это правда. Он спросил, я ответил.

— А что потом с этими деньгами делаем, говорил ему?

— И ты туда же! — удивился Урж. — Князь тоже самое спросил. Ну, куда идут семейные деньги? Не хвесты же на них закатывают! Еда, одежда, починка дома, все для семьи стараемся.

— Так, — сказал воевода.

— Ага, — сказал священник.

— Ну, спасибо, что предупредил, — заметил воевода. — Всего вам доброго, друзья мои.

Но убежать из города он не успел. Ярослав, занятый охраной собственной персоны, управился тем не менее отдать приказ, и когда воевода, влекомый любовью к сбережениям, честным трудом нажитым, все-таки появился у себя дома, чтобы эти сбережения забрать с собой, его схватили. Священника тоже было схватили, но он открыл подвал церкви и представил доказательства, что все золото, изъятое у караванщиков, находится в сохранности и будет передано князю по первому же требованию.

— Возьми золото, mon roi,[14] — посоветовал князю Жискар. — Чувствую я, пригодится оно тебе в самое ближайшее время.

— Нет, не желаю, — недовольно ответил Ярослав. — Сколько нужно наложить запретов, чтобы подействовало! Не желаю я, чтобы людей, рожденных на моих территориях, продавали в рабство за тридевять земель!

— Все так делают.

— Я — не все. Да и кто — все? В Швеции есть хоть один работорговый центр? Нет, шведы своих рабов себе же и оставляют. Чем мы хуже?

— Всех оставлять — владельцев не хватит. В Швеции народу меньше.

— Не язви, Жискар, не до того. Я вообще против продажи людей нехристям, хоть бы и своим. Если христианин покупает холопа, он за него ответственен перед Создателем, и он об этом знает.

— Морализаторствуешь, mon roi.

— …Нехристи же… Нет, Жискар, с этим нужно что-то делать.

— Огромные доходы, — сказал Жискар. — Нечем заменить.

— Пусть торгуют шкурами или деревом.

— Это совсем не то. Намного дешевле. Что будем делать с проворовавшимся воеводой?

— Не знаю… Много наворовал?

— Вроде много.

— Продать бы его самого какому-нибудь халифу.

— Возрастом не вышел. Старые ценятся низко.

— Посадим в подземелье?

— После нашего отъезда его сразу выпустят. Может, просто на кол его посадить?

— Не болтай, Жискар. Ты знаешь, я не люблю жестокости даже в шутку.

— Думаешь, нигде на твоих территориях не сажают на кол, без твоего ведома?