Польское Наследство

— Гостемил доверился ей?

— Скорее она ему.

Ярослав, чуть помедлив, кивнул Жискару, и тот быстро вышел.

— Похоже, ты не врешь, — сказал Ярослав.

Лель задумчиво рассматривал черты лица Ярослава, пытаясь определить, какие из них имеют сходство с чертами дочерей князя. Пожалуй, что-то есть в глазах. И углы рта, наверное, похожи, хотя у Ярослава их почти не видно — прикрыты седыми усами.

— И если все так, как ты говоришь, — продолжал Ярослав, — то я тебя прощу, Лель. Ты из хорошей семьи, и нам с тобою ссориться не след. Тебе понравилась дочь Гостемила? Какова она собой? Как ее зовут?

— Зовут ее Елена — в крещении, во всяком случае. Имя, данное ей при рождении, мне не известно.

— Гостемил знает, что ты ее сопровождаешь?

— Нет.

— Это плохо.

— Князь, не первый раз тебе говорю — не нужно меня воспитывать.

— Ты, как я погляжу, как был наглец, так и остался.

Лель развел руками — тут уж ничего не поделаешь. Дверь распахнулась, вошли Жискар и Нимрод.

— Ты знаешь этого человека? — спросил Ярослав у Нимрода, кивая в сторону Леля.

— Нет, князь.

— Он говорит, что у Гостемила есть дочь.

— Это так.

— И зовут ее Елена.

— Это не так. Зовут ее Ширин.

— Ширин? — переспросил Ярослав.

— Да.

— Она крещеная?

— Насколько мне известно — нет.

— Ты узнаешь ее, если увидишь?

— Да.

— Позвольте, позвольте, поселяне, — Лель чуть не задохнулся от возмущения. — Дочь Гостемила спешит сюда по государственному делу, я ее сопровождаю, ее хватают и прячут, я сообщаю важные вести, и вместо того, чтобы освободить ее, просить прощения, и принимать срочные меры, вы приводите какого-то холопа, которому доверяете больше, чем мне, потомку древнего рода!

— Не горячись, Лель, — посоветовал Ярослав. — Придержи язык. Нужно все проверить сперва. Возможно, ты говоришь правду…

— А в то время, как я говорю правду, сын твой, две дочери, и жена находятся в осажденном, или даже захваченном, Киеве… и он добавил зло, имитируя Жискара, — mon roi.

— Как — жена и дочери? Что ты плетешь! Они в Берестове.

— Нет, в Киеве.

— Это так, — подтвердил Нимрод.

— Молчи, холоп, — сказал Лель.

— Тебе ж и помогаю, болярин. А Гостемил, стало быть, дочь крестить успел? Ну, каков у меня болярин? — гордо сказал Нимрод. — Орел! А вы ее тут в погреб посадили? Это нехорошо, Гостемил рассердится.

— Жискар, посылай гонцов, — сказал князь. — Собираем войско.

— Они же были в Берестове, — растерянно сказал Жискар. — Зачем они поехали в Киев?

— Жискар, не рассуждай, посылай гонцов ко всем окрестным, живо! О войске я сказал тебе три дня назад, но ты почему-то не воспринял мои слова серьезно.

Жискар виновато покачал головой и вышел из занималовки.

— Которые дочери? — спросил Ярослав.

— Элисабет и Анька, — сказал Лель.

— Почему мать их не отослала в Берестово? Почему сама не уехала?

— Они отказались, а ей нужно быть при сыне.

— Зачем?

— Князь, ты как-то велел мне не вмешиваться в твои семейные дела.

— Да.

— А вот Като-старший, несмотря на то, что был он человек семейный, всегда говорил только о главном, — заметил Нимрод.

— Помолчи, холоп, — сказал Лель.

— Ну, что ж, пойдем, освободим дочь Гостемила… как бишь ее? — спросил Ярослав.

— Елена, — сказал Лель.

— Ширин, — сказал Нимрод.

Выйдя из занималовки, князь кивнул дюжине ратников, и вся компания двинулась к четырем землянкам у стены детинца, выполняющим функции острога.

Подбитый глаз Ширин произвел на Леля шокирующее впечатление. Подбитые глаза ассоциировались у него с вороватыми простоватыми подростками, которых он так боялся в детстве.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ШТУРМ

Киев притих, припорошенный снегом.

Единственная в городе магометанская семья, разветвленная, многочисленная, проживавшая в доме на Пыльном Спуске, почему-то не уехала из города. Не то из-за слишком поверхностного знакомства с местным наречием не поняла, что происходит, не то (как поговаривали злые языки) ждала прихода своих.

В занималовке царила напряженная тишина. Княгиня, с Библией в руках, внимательно рассматривала свои колени, прикрытые богатой константинопольской поневой со слегка стилизованными вышитыми растениями непонятного семейства. Владимир, стоя у прикрытой ставни, смотрел сквозь щель на город. Полководец Вышата с ненавистью глядел Гостемила. Великовозрастная княжна Элисабет, с блудливыми глазами, некогда целовавшаяся с Нестором и спавшая с Лелем, сидела на скаммеле в углу, вытянув длинные пухлые ноги. Анька-перс, тринадцатилетняя, забавлялась киданием кусков жеваной смолы в нарисованную углем на стене рожицу. Остальные дети под присмотром нянек встретили первый снег в Берестово. Владимир, гордый властью, радуясь случаю говорить киевлянам «дети мои», рассудительно отправил в Берестово гонца с повелением задержаться, и хотел вместе с гонцом отправить всех остальных, но княгиня отказалась ехать, а Элисабет и Анька сперва цинично решили, что готовящееся нападение на Киев — просто глупые сплетни, и остались, а теперь было поздно отступать.

— Пустой город, — сказал Владимир. — Зря мы им все рассказали. Вот они и сбежали.

— Многие прячутся, — заметил Гостемил. — И многие, князь, идут в ополчение.