Польское Наследство

— Что в городе?

— Восстанавливаются. Торг отстраивают, друг к другу ходят с поздравлениями, — сообщил Жискар. — Возвращаются постепенно.

— Пять церквей уже служат, — добавил Ляшко.

— Ишь ты. Ладно. Хелье не заходил?

— Заходил, когда ты еще спал, князь, — сказал Жискар. — Сказал, что вернется попозже, у него к тебе важное дело какое-то.

— Почему ж не подождал?

— Друг его ранен, лежит дома, Хелье за ним ухаживает.

Ярослав кивнул, мрачнея.

— Уж этот мне Гостемил, — Ляшко покачал головой. — Только и разговоров.

— Да, — согласился Ярослав. — Не хотят ли его сделать князем, вместо меня? По-моему, уже пора.

— Надо бы тебе его навестить, мон руа, — заметил Жискар.

Ярослав мрачно на него глянул. Ляшко неприязненно посмотрел на Жискара.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. КЕСАРЮ — КЕСАРЕВО

Гостемил не очнулся, но проснулся, к полудню, и застонал — лекарь, единственный несбежавший, которого давеча нашел Хелье, делал ему перевязку. Ширин сидела верхом на ховлебенке рядом с ложем, а Хелье стоял поодаль.

— Ширин? Ширин! — позвал Гостемил.

— Я здесь, отец. Не волнуйся. Пусть заживут раны. Раны не очень серьезные, но волноваться тебе сейчас нельзя.

Хелье, знавший толк в ранах, мог бы возразить, что раны вполне серьезные — были, во всяком случае. Но, бросив взгляд на распятие на стене, делать этого не стал, а только мысленно выразил благодарность. Чудо не становится менее чудесным от того, что ему нашли объяснение. Оно просто теряет ореол таинственности, защищающий людей от обыденности и неверия.

— Строжайше режимен необходим есть, — объявил лекарь, ни к кому в особенности не обращаясь. — Отдыхать и отвар травяной без оглядки выпить четыре раз спустя обед. И по мой мнение все еще возможет обойтись благоприятный результат.

— Во вселенском смысле, — добавил Гостемил и провалился в зыбкую дрему, которая постепенно перешла в крепкий сон.

В следующий раз он вернулся в реальность ближе к вечеру и с удивлением обнаружил, что возле ложа сидит Астрар.

— О, болярин открыл глазоньки-то, — сказала она одновременно насмешливо и, показалось ему, слегка испуганно. — Жрать хочешь?

Гостемила вопрос рассмешил, но смеяться было больно.

— Хочу. Где Нимрод? Пусть приготовит мне что-нибудь. Какую-нибудь похлебку. Похлебка из курицы восстанавливает силы. Это еще в древнем Египте знали.

Она не ответила. Гостемил скосил глаза и увидел ворох белья рядом с ложем. Попробовал двинуть левой рукой. Не вышло. Двинул правой. Правая слушалась. Он осторожно ощупал себя — сперва гениталии, затем бедра. Попытался пошевелить пальцами ног. Получилось. Потрогал ребра справа — перевязано. Потрогал простыню под собой — на ощупь свежая простыня. Голова болела нестерпимо.

— Что за белье на полу лежит?

— Это ты, болярин, обосрался анадысь, так я тебя помыла и белье сменила.

Час от часу не легче, подумал Гостемил.

— Как же ты меня мыла?

— Водой. И гадостью этой, которая у тебя припасена. Хозяин дома показал, где гадость стоит. Слизь такая, противная.

— Со всех сторон мыла?

— Со всех.

— Как же ты меня ворочала?

Она пожала полными плечами.

— А Ширин где?

— Ушла к своему полюбовнику.

— Какому еще полюбовнику, что ты мелешь?

— Заходил давеча. Худенький такой, сладкий паренек. Глаза масляные.

— Ничего не понимаю.

— Болярин, тебе лекарь не велел много говорить.

— А тебе, видать, велел. Где хозяин дома?

— Ушел по делам каким-то. К князю, или еще куда-то. Только ты меня, болярин, не гони теперь из дому, потому мне идти-то некуда. Я для тебя что хочешь буду делать, стирать, убирать, готовить, я все умею. Поруку давеча убили.

Гостемил хотел что-то сказать, но почувствовал, как силы снова его оставляют, и одновременно стихает боль в голове, и задремал.

На следующий день заходили по очереди Ширин, Хелье и Илларион, но мыть Гостемила и менять ему белье почему-то опять пришлось Астрар. На этот раз Гостемил был в сознании и слегка ей помог, работая здоровой рукой. Астрар кормила его куриным отваром и поила талой водой — зима в Киеве началась всерьез.

К вечеру вернулась Ширин — злая, раздраженная, с красными глазами — похоже, от слез.

— Ширин, а где Нимрод? — спросил Гостемил.

— Ах, отец, до того ли! — сказала она с досадой, отворачиваясь и выходя из спальни.

Гостемил не понял, что она имеет в виду и стал звать — кого-нибудь. Но к человеку, прикованному к постели, отношение иное, чем к человеку, который может дать в морду. Звать пришлось долго. В конце концов в спальне появился Хелье.

— Где Нимрод? — строго спросил Гостемил.

— Убит, — ответил Хелье просто.

— Как это убит? Не может быть! Хелье!

— Увы.

— Что — увы?

— Он сидел в драккаре рядом с княжеским и всем объявлял, что его дело холопье. А потом увидел тебя на коне и потребовал, чтобы ему дали сверд. Ему дали.

— Увидел меня?

— Возможно он решил, что сверд — это большой кухонный нож, и неприятеля следует им шинковать, как шинкуют луковицу. Не знаю.

— Хелье!