Польское Наследство

— Триста гривен, стало быть, я тебе должен, Нестор?

— Да, князь.

Ярослав взял чистую хартию и написал грамоту казначею на тысячу гривен.

— Это тебе плата вперед, Нестор. Понадобятся исправления, дополнения, да и продолжать надо. Но потрудился ты хорошо, я тобою доволен. Зайдешь в Десятинную, передашь свитки митрополиту, скажешь, чтобы писцы непременно сегодня же занялись, пусть сделают… хмм… три дюжины копий, для начала. И чтобы без клякс, и поразборчивей.

* * *

О том, что он все-таки получил послание Хелье, написанное тайнописью, Ярослав сигтунцу не сказал. Об участии Хелье в сражении Ингегерд, даже пристыженная, так и не поведала мужу. И тем не менее князь пожаловал исполнителю эйгор неподалеку от Киева. Хелье объехал владение, созвал старейшин местности, со свойственной ему практичностью осведомился о доходах и дани, получил десятину на полгода вперед, и вернулся в Киев. Сельская жизнь совершенно ему не подходила.

Май выдался теплый, и Хелье, встававший раньше Орвокки, которая по мере усугубления беременности становилась все более сонливой, каждое утро проводил в саду перед домом. Как-то раз к нему присоединился Гостемил. Раны зажили, но левой рукой он двигал с трудом.

— Что это ты там рассматриваешь? — спросил он, потягиваясь, с наслаждением вдыхая утренний воздух.

Хелье поспешно спрятал голубую ленту в калиту.

— Сувенир, — отметил Гостемил. — Что-то в сувенирах есть от язычества, наверное. Это, наверное, не хорошо и не плохо. А просто есть.

* * *

Самый популярный в Житомире крог назывался «Груша». Глупое название, без выдумки, но — «Пойдем сегодня вечером в „Грушу“?» — часто произносимая житомирской молодежью фраза. Глупые названия легко запоминаются. Интерьер «Груши» скопирован был с киевских крогов. Раз в неделю заезжали киевские гусляры. Один раз хозяйка, именем Анхвиса, разговорившись с проезжим италийцем, заинтересовалась возможностью пригласить на несколько вечеров венецианского трубадура. Следовало списаться с одним из них, а также найти в городе подходящего толмача. Чтобы оправдать расходы, хозяйка решила, что будет брать плату за вход. Занятая расчетами, она даже не заметила, как к ее столу присела с недовольным видом ее дочь, Астрар, с выпирающим пузом.

— Ох! Ты меня напугала! Целый год тебя не было, и вдруг… Что это?! — удивилась хозяйка, показывая пальцем на пузо.

— А как ты думаешь, мать, что это? Ну, начинай орать. Начинай, начинай.

— Зачем мне на тебя орать? Ты меня с собою перепутала. Ты замужем?

— Нет.

Анхвиса подперла подбородок кулаком и мрачно поглядела на дочь.

— От кого ж ты это прижила? — спросила она.

— Не твое дело. Я у тебя поживу какое-то время.

— Пока не родишь. А чадо мне отдашь.

— Нет, чадо я тебе не отдам. Сама буду растить.

— Чадо — не укроп. Впрочем, ты и укроп-то растить не умеешь.

— Пожрать не найдется ли, мать? Ужасно жрать хочу.

Мать и дочь, поругиваясь, переместили от печи на стол закуски и стали насыщаться, делая похожие движения. Обе заметно добрели по мере поглощения пищи.

— Ну так все-таки, скажи мне, кто он, как зовут? Бросил он тебя?

— Я сама ушла. Старый он и вредный.

— Старый?

— Твоего возраста примерно.

— А какой у меня возраст?

— Не помню. Лет пятьдесят-шестьдесят.

— Сволочь ты, змея подколодная. Мне сорок четыре года.

— А, да? Я думала, что больше. Выглядишь старо.

— Кто он?

— Да так… Болярин один…

— Болярин? Ну, тогда дело пропащее. Болярина ты жениться на себе не заставишь.

— Он предлагал.

— Не ври.

— Не хочешь — не верь. Мне-то что.

— Он тебя любит? Эка дура…

— Не знаю.

— Что-то ты врешь, по-моему. С чего это болярин захотел бы на тебе жениться?

— На тебе ведь тоже чуть не женился один. Правда, было это давно, да и врешь ты, наверное.

— Не груби матери!

— Не ори. Он меня слезно умолял выйти за него замуж. На коленях стоял один раз. Дорогие подарки все время делал.

— И жену свою, наверное, зарезал, ради тебя.

— Может быть. Не знаю.

— Зачем же ты ему отказала?

— А я сама себе хозяйка потому что. Что хочу, то и делаю. И дочка у него есть, сука страшнейшая, гадина, глаза б мои не глядели. Из-за дочки все и расстроилось.

— Не думаю. Как зовут болярина-то? Киевский болярин?

— С киевским я бы осталась. Нет, не киевский. С севера он. Не помню — из Мурома вроде.

— Ага. А живет в Киеве?

— Пока в Киеве.

— Вдовец?

— Не знаю.

— Как все-таки звать-то его?

— Гостемил.

У Анхвисы округлились глаза.

— Гостемил?

— Да.

— Из рода Моровичей?

— Э… Может и из них. Не знаю. А что?

— Дура ты, Астрар. Неимоверная дура. Непроходимая.

— Ну и подумаешь. Пусть я буду дура. Соленого ничего нет? Ужасно хочется.

* * *