Польское Наследство

Наклонившись к уху сидящей на ховлебенке Лучинки, Хелье сказал тихо:

— Не говори им, чем ты промышляешь. Если спросят, скажи, что мы с тобою родственники.

И вышел.

Торг и церковь, в которой у дьякона состоял на побегушках Нестор, разделяли пол-аржи. Хелье зашел в пустой по случаю неурочного времени молельный зал, встал в тени, и смотрел, как Нестор деловито сдувает пыль с поручней, протирает тряпкой золото на алтаре, как разговаривает с каким-то служкой. Проведя около часу в наблюдениях, Хелье вернулся на торг.

Нарядно одетая, Лучинка похорошела лишь от талии к низу. Грудь и плечи ее уточнились, но очарование куда-то подевалось. Голой она выглядела гораздо привлекательнее.

Заплатив за наряды портному и пообещав зайти за остальным через неделю, Хелье повел Лучинку завтракать в крог. Свир он ей больше не предлагал. Себе заказал греческого вина.

И снова на торг — перебирать височные кольца, броши, кокошники, ожерелья, бусы. После этого они направились в хибарку на Подоле.

В хибарке Лучинка решила, что пришла пора платежа. Она не знала, сколько Хелье с нее потребует за все это великолепие — неделю, месяц, год сношений? Посмотрев внимательно на Хелье, Лучинка подошла к ложу и начала раздеваться.

— Постой, — сказал Хелье.

Она обернулась.

— Я купец, — сказал он. — Недавно я совершил успешную сделку, в результате которой разорилось неимоверное количество народу, некоторые утопились и зарезались, а несколько, включая меня, страшно разбогатели. И у меня теперь столько денег, что мне года три или четыре можно просто сидеть дома или мотаться по миру, и ничего не делать.

Он замолчал. Она тоже молчала.

Вынув из калиты приобретенный для этого дела перстенек, Хелье подошел к Лучинке и опустился перед ней на колени.

— Я прошу твоей руки.

— А?

— Пожалуйста, будь моей женой. Скажи — да или нет.

Глядя ей в глаза снизу вверх, он протянул ей перстень. Она отступила на шаг.

— Ты надо мной смеешься?

— Нет, что ты.

— Зачем? — спросила она.

— Что — зачем?

— Зачем я тебе? Я скога. А ты — богатый купец.

— Ну…

— Я не хочу.

— Почему?

— Не хочу. Уйди. Вон из моего дома! Вон! Подлец! И подарки свои забирай!

Волосы ее как-то сами собой растрепались, глаза загорелись злостью. Хелье стало обидно, и он вышел. Сперва в палисадник, а затем и на улицу. Соломенно-пепельные волосы. Уютная Лучинка.

Стерва.

Нет, понял он, она не стерва, а просто я ее напугал.

И он вернулся, и стукнул в дверь, и зашел, а она сидела на ложе, обхватив колени руками, и молчала. Он сел рядом с ложем на пол.

— Ты совсем меня не помнишь? — спросил он.

Она помотала головой.

— Я был одет в монашескую робу.

Она посмотрела на него.

— В кладовой, помнишь?

Она мигнула.

— А, — сказала она. — Да… наверное… смутно… А как тебя зовут?

Хелье засмеялся. И Лучинка тоже хохотнула, но вспомнила, что сердита, и замолчала.

— Меня зовут Хелье, — сказал он. — Я варанг смоленских кровей, и все это время я очень по тебе тосковал.

Слова выскочили совершенно автоматически. Но когда они прозвучали, он вдруг понял, что это, оказывается, правда. И ужасно удивился.

— А Нестор? — спросила она.

— Что — Нестор?

— Ты его… в услужение кому-нибудь… отдашь?

— Нестор — мой сын, ты что! Мы его с тобой будем кормить, одевать, лелеять и воспитывать.

— Правда?

— Конечно.

— Но…

— Что?

— Я — хорла…

— Этим тебе заниматься больше не придется, — заверил ее Хелье.

— Но ведь…

— Что?

— Занималась.

— И что же?

— Люди будут говорить… про тебя… купцы…

— Я не купец на самом деле, — признался Хелье. — Я, видишь ли, исполняю иногда поручения князя… особые… И, раз уж разговор у нас о том, кто чем занимался и занимается, то приходилось мне и спьеном быть, и людей убивать.

— Как убивать? На плахе?

— Не казнить, но убивать. В поединках, в стычках. А это, я думаю, много хуже того, чем занималась ты, Лучинка. Мы с тобой друг друга стоим, уж поверь. Пожалуйста, будь моей женой.

— Нестор…

— Что же Нестор?

— Он меня стыдится. И не любит меня.

Хелье снова засмеялся, а Лучинка посмотрела на него испуганно.

— Его выпороть нужно один раз, — сказал Хелье. — Всего один, и не слишком сильно. Чтобы было не больно, а просто доходчиво.

— Его дьякон научил. Говорит — мать твоя скога, хорла отпетая, ты ее сторонись.

— С дьяконом я поговорю, если нужно. Если на то пошло, у меня и среди священников есть хорошие знакомые. Нужно будет — и дьякона выпорем.

— А ты меня бить не будешь?

Уютная нота прозвучала в голосе Лучинки — как тогда, десять лет назад, и как тогда, Хелье переполнила волна нежности. Он прижался щекой к коленям Лучинки, зарылся в колени носом и лбом, потом порывисто поднялся, сел рядом с ней, обхватил ее руками, и стал целовать — нежно, ласково, в щеки, в лоб, в губы, в шею, и гладить по пепельно-соломенным волосам.

— Как же можно тебя бить, Лучинка? Да как же у меня поднимется рука?

Отмытая ее кожа пахла невероятно хорошо.

— А мы скоро поженимся? — спросила Лучинка.

— Можем прямо сейчас. Церковь открыта.

— А что? — сказала она рассудительно. — И то правда. На свадьбу приглашать некого… мне… А тебе, наверное, стыдно… Чего ж тянуть…