Полтава

И на старого кричали молодята. Да смеялся он. С голого что взять... Решили что-то делать той же ночью. Как вдруг на майдан, что напротив острова Чертомлыка, прискакали трое всадников — такие запылённые, что и не понять, кто они. Когда напились воды, сползли с коней, тогда узнали сечевики: люди с Дона! Гонцы атамана Драного!

   — Драного? Что вместе с Булавиным?

Донцы ещё утирали мокрые усы, а уже загремели литавры, уже посыпались, взбивая подковами пыль, на майдан запорожцы — и зажилые, и серома. Как песка на дороге — столько шапок! Из казацких криков Марко понял, что серома порывается в поход. Даже кто вчера ещё убежал от хозяина, и те уже дерут горло:

   — Кошевой! В поход!

Кошевого Костя Гордиенка привезли силой. Вывели под руки из челна, всунули в пальцы «очеретину», облепленную драгоценными камнями:

   — Давай ответ, чёртов сын!

   — Поход нужен! Как дальше жить?

Шумел седой Днепр, прорываясь к морю через ненасытные пороги. Далеко и могуче разливался по земле. Огромный Чертомлык среди безбрежной воды казался не таким и огромным с высоты, где собралось казацтво, уже чёрное от солнца. А так, видать, изрядно обносились казаки. Всё пропито зимой. На что надежда? Царь не шлёт жалованья. Да и много ли жалованья у простого сечевика?

«Очеретина» подпрыгивала в волосатых пальцах кошевого. Он хищно водил глазами, над которыми обе брови в одинаковых рубцах после ударов турецких сабель. Славно рубил врагов и красиво говорил, пока не стал кошевым... В старшинском кольце он, сквозь которое не пролезть и ужаке. Кольцо и дальше сжимается. Для старшины слова серомы — нож в сердце!

   — Нельзя на Дон, товариство! Богопротивное дело! Обещано служить царю! Целовали крест! — крикнул сдавленным голосом кошевой, и брови с рубцами полезли на лоб в ожидании ответа.

   — Пойдём! — ответ. — Пойдём! За царём побиваешься, чёртов брехун! Да не у царя отнимать, а казаков-дончиков защищать!

   — Пусть не разевает царь свою пасть на нашу волю!

   — И клейноды чтобы с нами!

Слова понравились Марку: где клейноды — там и пушки!

   — Клейноды! — заорал он. — Клейноды!

   — Не можем! — с полуслова понимали кошевого зажилые. — Не пойдём!

А тут и попы выплыли из деревянной церквушки, кое-как устроенной забредшими мастерами. Пухлые брюха вперёд, святое Евангелие, в золоте искупанное, золотом облепленное, поднялось над христианами, будто против нечистой силы:

   — Православные! Нельзя присягу рушить! Богородица покарает!

   — Клейноды и пушки! — не обращал внимания Марко.

Марка вмиг подхватило много рук. От его слов вскипела серома.

   — В поход!

Марка недолго продержали. Подняли другого, третьего. По всему майдану каждый кричал своё, пока не началась драка.

   — Царские городки уничтожим! Чтобы в море ходить.

   — Богородицкий сровнять с землёй!

   — Нельзя трогать! Опомнитесь!

   — Можно! Вы опомнитесь!

Марко двинул кого-то кулаком, а его самого ударили в челюсть и сразу же добавили с другой стороны. В глазах потемнело от злости, не от боли. Уже не видел, куда попадает кулаками, направлялся туда, где заметил только что Кандыбу, знал, что там враги, что с ними следует расправиться прежде всего...

Рядом надрывались Демьян Копысточка, Кирило Ворона, многие молодята. Даже старый Петрило с товарищами дрался за правду...

Не пропала злость и после того, как опомнился под лозовым плетнём, в своём курене. Садилось солнце. Степь переливалась ярким светом. Готовясь к ночлегу, стонали чайки. В красном мареве носились за валами розовые кони, развевая прозрачные гривы. Любуясь лёгким бегом животных, смеялись молодые казаки. Везде было спокойно, хорошо, будто в сказке, которую в далёком Чернодубе рассказывала сыновьям Журбиха. Словно в песне, сложенной ею за работой: «Кони вороные, хлопцы молодые...»

Марко до сумерек перебирал в памяти виденное и слышанное сегодня, и прежде, и за всю свою жизнь... Разлука с Галей теперь надолго. «Дивчина-рыбчина, здорова була... Чи ж ты мене, серденько, та й не забула?..» А долго ли ждёт девушка? Спихнёт бабка замуж... Наконец казак поднялся и направился к костру.

— Ишь ты! — засмеялся потный от огня кашевар. — Доброго носа выстрогал тебе отец!

Казаки-молодята поддержали смех. Марко молча опустился на землю между Кирилом и Демьяном. Они оба с перевязанными головами. Огонь облизывал 6удыль, выброшенный Днепром на берег, пожирал каждую деревяшку, которую кашевару лень переломить. Огонь съедает дерево, как время — человека... Снова возвратились прежние мысли, но свистнул призывно кашевар — варево готово. Марко вытащил из-за голенища ложку, втиснулся в толпу, так что носки его сапог упёрлись в горячий котёл, тоже поел, а насытившись, перекрестился в сумерки и тихо сказал Демьяну и Кирилу:

   — Зовите всех, кто хочет на Дон!

   — Что придумал? — подняли головы молодята и казаки постарше.