Полтора года

И меня снова пронизывает такая нежность к ней, такая любовь и такая жалость. Ну для чего ей понадобилось бросать школу, где ее любили дети, почитали родители и ценили товарищи?! Как не походит она, сегодняшняя, на ту, прежнюю, неторопливую, спокойную, уверенную в себе. Что ее так изменило? Я думаю над этим. И вот что мне приходит в голову: работа! Именно работа и ничто другое. Да, работа может испортить человека. Когда она не по силам, когда приходится приспосабливаться, применяться, изворачиваться. И я не могу понять, в толк не могу взять — ну зачем она пошла сюда?

Но как бы то ни было, она распрощалась со своими малышами и стала воспитательницей в специальном закрытом училище для девочек.

Здесь все оказалось в миллион раз трудней. Того, чего ей вполне хватало для младших классов, здесь уже было недостаточно. Здесь требовался более гибкий ум, проницательность, находчивость, терпение. И юмор. Без юмора тут пропадешь запросто… Я так храбро взялась за это перечисление, словно у меня всего этого в избытке. Но не обо мне тут речь.

Е. Д. вначале попробовала держать себя здесь так же, как раньше со своими первоклашками. Девчонки вмиг смекнули: годится! И принялись облапошивать добрую тетеньку. В лицо льстили, при случае хамили. И делали все, что им заблагорассудится. Она спохватилась и круто переменила курс. Теперь она не спускала им ничего, за самое ничтожное нарушение — докладная директору или взыскание собственной властью. Но за этой каменной непреклонностью они мигом разглядели внутреннюю неуверенность и робость и довольно ловко приноровились к ее новой тактике. Она окончательно растерялась, и теперь мечется между двумя своими методами, несколько сбивая этим с толку своих воспитанниц. За один и тот же проступок может отмерить им самой строгой мерой, а может погладить по головке (буквально) и сказать: ну ничего, ничего, я знаю, ты хорошая девочка и больше не будешь. В конце концов они применились и к этому, и теперь с ходу определяют, какой сегодня явилась к ним их наставница — строгой и неподкупной или мягкой и жалостливой. И ведут себя соответственно.

Надо сказать, наши питомицы отлично ориентируются в разнообразных житейских ситуациях. Вероятно, к этому их приучила прежняя, доучилищная жизнь, где порой приходилось мгновенно приспосабливаться к меняющимся жизненным обстоятельствам.

Как относятся к Е. Д. в коллективе? Технические работники — с нежностью. Она рада помочь каждому и действительно помогает. Когда у нашей поварихи затопило квартиру, она забрала ее к себе вместе с детьми, и они жили у нее, покуда не закончился ремонт. Случаев в этом роде много. Не сомневаюсь, что она хорошая жена и хорошая мать. Только если дети — обыкновенные нормальные дети. Для Майки или для Тамары она была бы плохой матерью. Для них хорошей матерью был бы Сухомлинский.

Но вот смотреть на нее во время наших совещаний для меня просто мученье. Решается какой-нибудь спорный вопрос, надо определить свою позицию. Глаза у нее бегают, она боится попасть впросак. Голосуют. Как нерешительно поднимается ее рука. И опускается. Она не может решить, чью сторону принять…

Какое это несчастье — неправильно выбрать! Портится характер, портится, гибнет жизнь. Со мной такое непременно случилось бы, не сбеги я вовремя из аспирантуры. Другой вопрос: нашла ли я свое? Иногда мне кажется: да, да, именно это, только это! Так ли на самом деле? Не знаю. Все еще не знаю. В одном только уверена: то, что сбежала, — правильно. Иначе плохо пришлось бы не только мне, но и моему дорогому мужу. Тогда я пыталась его этим утешить.

— Димочка, — говорила я, — если я останусь в аспирантуре, ты на этом определенно прогадаешь. Я в конце концов высижу свою ученую степень, но у меня испортится характер.

— Ты и так не сахар, — сказал он.

Но это от отчаяния. И это неправда: с ним я сахар, я слаще сахара… Но это особая тема. И не для этой тетради.

И я снова возвращаюсь на тихую ночную улицу. Я еще не досказала, чем окончился наш разговор с Е. Д.

— Значит, если бы твоей прекрасной Венере не взбрело сознаться, ты бы так ничего и не пронюхала? — И не дождавшись моего ответа, продолжает: — Меня бы не провели. Ни одна их штука не проходит мимо меня.

Если она и преувеличивает, то ненамного.

Однажды я зачем-то заглянула к ней в группу. Е. Д. сидела за столом, перед ней две вконец растерянные девушки. Я хотела затворить дверь, она поманила меня пальцем: заходи, поучись.

Эти двое задумали побег. Е. Д. при мне очень логично и последовательно приперла их к стене.

— Вот так, — наставительно заключила она. — В следующий раз хорошенько подумайте, прежде чем решитесь обдурить меня. Все ваше тайное у меня вот тут. — И она постучала пальцем по раскрытой ладони.

Девчонки были ошеломлены: о своем, надо сказать, весьма хитроумном плане они не сообщили никому.

Я напомнила ей этот случай.

— Опыт, Ириша, опыт. — Она добродушно засмеялась. — Знаешь, как они меня называют? Экстрасенс. Конечно, Вика, ты знаешь ее — акселератка из Ленинграда. Остальным и не выговорить.