Полтора года

«…Я и спрашивать не стала, как это дочка прямо с вокзала отпустила Ларочку ко мне, так рада была, что внучка со мной поживет. Лара потом сама мне объяснила, что надо готовиться к экзаменам, у меня ей будет покойней. Жили мы с ней как нельзя лучше, прямо сказка. Это поверить нельзя, откуда вернулась. Целый день за книжками, только под вечер мы с ней выходили на бульварчик погулять.

Прошло сколько-то времени, приходит дочка, зовет Ларочку домой. Максим, отчим Ларин, уехал в командировку, квартира пустая. И вот, скажу вам по правде, я свою дочку такой не видела. И внучку тоже не узнала. Как каменная сделалась. Не поеду, и все! А дочка, представьте, на колени перед ней встала, плачет — сердце рвется. Ну скажите, откуда такая жестокость у молодежи? Я смотрела на них, сил моих не было терпеть. И тогда сказала: раз ты маму свою не жалеешь, не могу я тебя видеть. Я как думала? Уйдет от меня, к матери своей пойдет. А она и правда в тот же день собрала свои вещи, книжки увязала, деньги я ей отдала, что у вас заработала, из них копеечки не истратила. Я думала, она сердиться будет, что гоню ее. А она говорит: все равно ты самая лучшая бабушка на свете. И ушла. Только не к матери своей, а туда, куда и раньше из дому сбегала.

Нашла я тот притон. Вы не знаете, какая она чистёха, Лара. А тут разор, грязь, бутылки пустые валяются, а она сидит на диване просаленном, и вижу, ей все равно. Я говорю: «Ларочка, внучечка, я тебе адвоката найму хорошего, он тебя вызволит». А она так печально: «Знаешь, бабушка, мне кажется, меня уже никто не вызволит. Да и денег у тебя нету». Я говорю: «Насчет денег даже не думай. Максим Петрович сказал, никаких денег не пожалеет». Тут она опять как каменная сделалась. «Можете, — говорит, — не стараться, я от вашего адвоката все равно откажусь». И замолчала, ни словечка больше. Я сидела плакала, а она камень камнем.

Вы, Ирина Николаевна, уверяли меня, что все будет хорошо, а что, мол, было, то прошло. Не прошло, видать, а еще хуже началось. Это все пустые ваши слова были. Может, вы очень молодая, и не понять вам ваших питомок. Ну да мне ли корить вас, когда я жизнь прожила, а родную внучку понять не могу. Только для вас это, может, наука будет, хоть другим теперь больше внимания отдавать станете. А мне, старой дуре, только слезы и слезы…»

Дима читал письмо, выпятив нижнюю губу. Есть у него такая манера. Раньше, я знала, это означает у него высшую степень внимания и сосредоточенности. Хотела бы я быть в этом уверенной и сейчас.

…Ну что может произойти у человека в его собственной комнате, когда все, что могло в этот день случиться, уже случилось. Он уже умылся, почистил зубы, постелил постель и даже откинул одеяло, чтобы улечься. Произошло.