Полторы минуты славы

Тошик знал, что Катерина репетирует сейчас в молодежной студии. Он отправился туда и проскользнул в темный зрительный зал.

Актеры и актрисы в это время ходили по пустой сцене. Они кричали и подпрыгивали, и Катерине совершенно не нравилось, как они это делают. Она тоже кричала на них своим глубоким ясным голосом, который крутой волной катился, долетал до самых дальних закоулков зала и звоном отдавался где-то наверху, на колосниках. Катерина не только кричала. Она широко раскидывала свои сильные белые руки или стучала кулаком по зачехленным спинкам зрительских кресел. Она взлетала на сцену по мелким ступенькам и сама показывала, как надо подпрыгивать и кричать. Один раз она даже упала на пол, на бурые доски сцены. Она тихо и плавно упала, будто оброненная шаль, будто у нее совсем не было ее крепкого тела.

Таким же образом попробовала падать и актриса в трико, куда более худая и тонкая, чем Катерина. Только накренялась актриса тяжело и осторожно, выставляя вперед на всякий случай то колено, то локоть. Она падала со стуком, злилась и снова падала совершенно безобразно. Какой-то актер, голый по пояс, смотрел на нее и усмехался. Сидел он в сторонке на стуле, расслабившись и выгнув дугой широкую красивую спину.

Эта спина и беспрестанно падающая актриса в трико очень напомнили Тошику Пикассо «голубого» периода. Он не хотел, но вспомнил вдруг и свое экорше, и этюды, на которых снег пора заменять травой. Вспомнил и то, как плохо умеет он рисовать. Вернее, совсем не умеет! Он ничто, вот Катерине и стало с ним скучно. Она сейчас даже на него не взглянула. Еще бы! У нее и доцент в наручниках, и этот актер с голой спиной, и все прочие мужчины мира, а он... Все кончено!

Тошик тихо поднялся с девятого ряда. Он всегда сидел в девятом ряду, когда бывал на Катерининых репетициях, — и она знала, что он там. Но сегодня он не нужен ей. Он сейчас уйдет, а Катерина даже не заметит.

Он ошибся. Катерина тут же послала свою властную голосовую волну:

— Антон!

Тошик бросился к ней по проходу сумбурной заячьей рысью, она к нему — твердым и легким шагом. Они встретились на середине пути, в сумерках, между скучным, дежурным светом рампы и мертвой тьмой зрительного зала. Тошик постарался придать своему лицу независимое равнодушное выражение. И кажется, придал, потому что Катерина недовольно спросила:

— Ты что, и сегодня пил?

Тошка испуганно замотал головой:

— Нет, что ты! Просто погано так все складывается. На канале сказали, что, возможно, нас временно закроют. А где временно, там и насовсем. Что, разве не погано?

— Погано, наверное. Тогда представь, каково мне! Ума не приложу, где может быть Федька... Кстати, раз ты здесь, у меня к тебе дело. Я дала милиции кое-какие адреса, где он мог бы быть. Но разве все предусмотришь? Я тут вспомнила... Не сочти за труд, съезди, — может, Федя там. Маловероятно, но — чем черт не шутит.

Катерина порылась в карманах и вместе с каким-то ключом и пригоршней эвкалиптовых леденцов вытащила затертую бумажку, где с одной стороны неизвестной рукой был начертан московский телефонный номер, а на другой — небрежным и острым Катерининым почерком — написан адрес. Разобрав его, Тошик предположил:

— Это, кажется, в микрорайоне Березки? Улица Космических Мечтателей — где еще может быть такое дурацкое название!

— Правильно, в Березках, — подтвердила Катерина. — Там живет некая Тома Томская. Тоже звучит достаточно по-дурацки, да? Бывшая наша бутафорша, теперь чем-то торгует. Вряд ли Федька там, но... Съезди проверь и отзвонись.

— Ладно. А может, мы сегодня... — начал Тошик.

— Извини, у меня репетиция. Ничего сегодня нельзя. И пойми, каково мне! Федька, как назло, пропал. Отзвонись же, не забудь.

Она быстро повернулась и пошла к сцене тем же ровным легким шагом, каким недавно шла к нему. Актеры и актрисы сразу вскочили и подобрались. Все они выглядели влюбленными в нее и неуклюжими, как акробаты на голубых картинах Пикассо.

А он, Тошик, совсем не умеет рисовать!

В Березки Тошик все-таки поехал. Улица Космических Мечтателей оказалась беспорядочным скопищем серых пятиэтажек. Нужный двор он быстро нашел, а вот нужная квартира оказалась недоступной: подъезд закрывался глухой железной дверью. Не было на ней ни кодового звонка, ни домофона. На гладкой холодной поверхности Тошик еле-еле отыскал лишь маленькую щелку для ключа.

Он решил покараулить, пока кто-нибудь не выйдет из двери — тогда можно будет пробраться внутрь. В ожидании он стал прохаживаться взад-вперед у подъезда. Несмотря на буйство весны, даже самая неприхотливая травка вяло пробивалась на улице Космических Мечтателей. Вдоль асфальтовой дорожки был высажен ряд обреченных прутиков. Половина из них уже засохла, остальные едва цеплялись за жизнь редкими недолговечными листочками. Глядя на них, Тошик почему-то подумал, что Феди Карасевича уже нет в живых. От этого на душе стало еще гаже.