Он поднял глаза и вздрогнул: из окна первого этажа, отодвинув старомодную кухонную занавеску-задергушку, в упор глядела на него какая-то старуха. Она совсем не моргала. Ее блеклые глаза ничего не выражали. Тошка сразу вспомнил фотографию покойника, которую показывал майор Новиков. «Ой, нету Феди в живых», — снова сказал он сам себе.
В это время железная дверь подъезда приотворилась и выпустила сильно надушенную девчонку лет четырнадцати. Девчонка с интересом уставилась на Тошика, который смерчем ринулся в долгожданную щель.
Нужная квартира отыскалась на четвертом этаже. Ее дверь тоже была железной и без ручки. Тошик решительно позвонил.
Ему открыл лысоватый дядька в шортах.
— Мне бы Тому, — с ходу брякнул Тошка.
Дядька в шортах ничего не ответил, но его лицо немного перекосилось и из самого обычного, тронутого первым дачным загаром, сделалось розовым. Тошка понял, что сказал что-то не то. Он быстро поправился:
— Да я, собственно, и не к Томе. Я Федю ищу.
Розовый цвет лица владельца квартиры быстро сгустился до брусничного. С угрожающим шорохом вырвалось из мохнатых дядькиных ноздрей тяжелое дыхание. Тошик очень этому удивился, даже немного струхнул. Он не только отступил с лестничной площадки, но и спустился, пятясь, на пару ступенек.
— Кто там, Лева? — приблизился к двери женский голос и зазвучали торопливые шлепки женских ног.
— Это, Том, я у тебя хочу спросить, — натужно выдавил брусничный Лева и стал постепенно делаться винно-фиолетовым.
Из-за Левиного плеча высунулась голова Томы. Теперь только Тошик ужаснулся фамильярности своего обращения. И почему Катерина не написала на бумажке хотя бы отчество этой Томы? К тому же Тошик понял, что очень некстати молод и неуместно красив.
Тома всего этого испугалась до немоты. Было ей лет сорок пять, и каждый год отпечатался на ее лице либо водянистым мешочком, либо морщинкой, либо печальным изгибом карандашной брови, либо пылким тоном губной помады.
Лева дышал все настойчивей.
— Извините, я ищу Федора Витальевича Карасевича, — пролепетал Тошик.
Лева весь напрягся: и плечами, и животом, и вспотевшим лицом. Тома всем своим существом выражала вселенский ужас. Тошику даже показалось, что зрачки ее глаз стали такими же огромными, круглыми и вытесняющими радужку, как у Пушка в сумерках. Она сказала громким и лживым голосом:
— Я не знаю никакого Карасевича. Первый раз слышу!
— Точно? — переспросил Лева, все еще тужась и не очень веря.
Тома отрапортовала:
— Точно! Первый раз!
Тошик пожал плечами:
— Ну, тогда извините...
Он вприпрыжку сбежал вниз по лестнице, немного помаялся в потемках с тугим замком железной двери и вырвался на улицу. Тут он перевел дух и оглянулся. Старуха все так же неподвижно глазела на него из-за задергушки.
«Нету Феди в живых», — теперь уже окончательно уверился Тошик.
Он должен был позвонить и отчитаться Катерине о проделанной работе. Но что сказать? Разве он что-то разузнал? Ясно, что сосуществовать в одной квартире с краснорожим Левой Федор Карасевич не может. Тома боится своего — друга? мужа? — смертельно. Интересно почему? Тошик, выросший в любящей семье, никак не мог себе представить, что можно бояться кого-то дома.
Нет, на улице Космических Мечтателей никакого Феди нет! И скорее всего, позавчера тоже не было. Если только Лева не прикончил его, не сварил и не спустил в унитаз (Тошик про подобные ужасы недавно читал в газете и находил, что Лева достаточно зверообразен, чтобы проделать любую гадость)...
Он набрал Катеринин номер:
— Катя! Это я.
— Ну что?
Нельзя сказать, чтобы Катерина задала свой вопрос, сгорая от нетерпения. Она тоже не надеялась на удачу.
— Его там нет, — кратко сообщил Тошик.
— Я так и думала. И куда это его занесло?
Тошик не решился сообщить ей свою версию насчет отваривания и спуска в унитаз. Вместо этого он сказал:
— Нам надо сегодня встретиться.
Проговорил он это низким, требовательным, взрослым голосом. Катерина все поняла и отрезала:
— Не надо! Не сейчас. Федя пропал. Пойми, каково мне!
Задудели гудки отбоя. Тошик положил мобильник в карман. Майский вечер только еще дозревал, слегка розовея, а все хорошее, что могло в нем заключаться, было уже кончено и похоронено.
Глава 4
— Коля, к тебе женщина. Очень просится! Красивая брюнетка примерно твоих лет, — сообщила Самоварову Вера Герасимовна.
Она, несмотря на глубоко пенсионный возраст, до сих пор работала в музее гардеробщицей. И не перестала опекать своего протеже. Самоварова она знала с детства и считала своим долгом направлять его по верной дороге. «Твоя покойная мать всегда хотела, чтоб ты слушался моих советов. Да и отец тоже. Помнишь?» — часто говорила она.
Родители Самоварова много лет назад погибли в автомобильной аварии. Никаких распоряжений насчет того, чтоб он действовал под руководством энергичной соседки, сыну они не оставили. Отец вообще терпеть ее не мог. Однако Самоваров все-таки был благодарен Вере Герасимовне за то, что она притащила его в музей, где работала сама, и уговорила заняться реставрацией мебели.