Полторы минуты славы

Некогда Федя с Катериной учились на одном курсе. Катерина подавала куда больше надежд, зато Федя брал авантюрностью нрава и необъяснимым умением устраивать дела. На пару они бы горы свернули, но работали всегда порознь — Катерина очень дорожила своей творческой независимостью. Она ставила яркие, эффектные, парадоксальные спектакли. В них было много философского скепсиса, броских формальных находок и нагих мужских торсов — такова уж была ее слабость. Критика от всего этого приходила в восторг. Катерина только и делала, что разъезжала со своими шедеврами с фестиваля на фестиваль. Федя больше тяготел к прикладным жанрам и всяческой мелочовке: телешоу, рекламе, клипам для местных полузвезд и театрализованным именинам состоятельных клиентов.

Иногда Федю все-таки одолевал зуд сотворить нечто серьезное и показать, что он не до конца погряз в заказной текучке. Тогда, используя связи в городе и свою репутацию крепкого профессионала, который может все, он брался за постановку чего-нибудь классического. Творческие идеи при этом он беззастенчиво воровал у Катерины. Может быть, он и сам не замечал, что ворует, а может, считал такое воровство делом семейным, а потому ненаказуемым. В свой последний проект, в «Ревизора», он напустил не только Катерининых сценических эффектов. У него пошли в ход даже любимые Катериной прекрасные, юные и нагие торсы Городничего, Ляпкина-Тяпкина и прочих гоголевских персонажей. Критики не знали, как на это реагировать, а зрители, наоборот, так прямо и сказали, что Карасевич голубой.

Это мнение дошло до Карасевича, но ничуть не смутило его. Ведь он не находил ничего странного и нетрадиционного в том, что Катерину привлекают мужские тела. К тому же, работая для шоу-бизнеса, Федя усвоил, что скандальность, как ничто другое, украшает творческого человека. Так пусть же говорят!

Зато по жизни он был неколебимо гетеросексуален, а кое в каких женщин даже влюблялся. Катерину это не трогало. Супруги-режиссеры были богемны до мозга костей, очень либеральны и терпимы. Их связывала не кухня и ревность, а дружба, духовная близость и взаимовыручка. Сама Катерина всегда была окружена романами: она просто гипнотизировала любого встречного своей победительностью. Если прибавить к этому едкую, прилипчивую то ли красоту, то ли просто броскость, бесстрашную фантазию и не уставшее пока тело, то можно понять, почему ей вечно не до Фединых увлечений. Она их не только допускала, но и находила слишком пресными. Супруги жили душа в душу. Хотя виделись они далеко не каждый день, друг друга знали до печенок. Когда Лика, отворачиваясь от серолицего чужого трупа, снова заныла «Где же Федя?», Катерина сказала спокойно:

— Не стони, он у какой-нибудь бабы. Затащила его пьяненького к себе и радуется, дурында. А радуется зря: с похмелья он мерзок и на секс не способен. Да ты сама знаешь. Успокойся, не ной! Это уже сто тринадцатое его исчезновение за десять лет нашей совместной жизни.

Лика всхлипнула замерзшим носом.

— Платок у тебя есть? — заботливо поинтересовалась Катерина. — Повторяю: ничего ему никогда не делается. Он прошел через все: горел в огне, в воде тонул, получал по башке медной трубой. Валторной! Еще когда мы в институте учились, то как-то поссорились. Тогда он пробрался в медпункт и назло мне выпил зеленки. Разом восемь пузырьков! Думаешь, хотя бы икнул? Умойся, девочка, намажь губки и иди на крыльцо встречать милицию.

Она оглядела Лику, сизую в лучах рассвета, и всплеснула руками:

— Да ты вся дрожишь! Простуда — это герпес и ячмени. Тут где-то кожаный пиджак валяется, который Островский вчера облил эмульсионкой. Вон он! Высох теперь, я думаю. Надень и ступай на крыльцо.

— Я боюсь идти, — заупрямилась Лика.

— Тогда пошли вместе. Надо постоять у аллеи, помахать оттуда машине. Ведь, чего доброго, заблудятся среди развалин.

Катерина держалась невозмутимо. Но Лика заметила, что весть о Фединой смерти, пусть и сомнительная, все же произвела в ней смятение. Например, собираясь второпях, Катерина не надела на себя ни одного из тех крупных авторских украшений из камня, кости и керамзита, каких была у нее пропасть. Эти штучки, поставляемые одним неотвязным поклонником-дизайнером, считались основой Катерининого стиля. Без них она чувствовала себя более голой, чем если бы действительно была обнаженной. А теперь на ней не было ни колечка. Значит, Катерина тоже переживает. Верит в худшее, но просто не показывает виду? От этой мысли Лике снова стало неуютно.

Опергруппа прибыла минут через пятнадцать после звонка Катерины. Приехала и «скорая помощь». Вдобавок набежало немало местных — тетки с вахты на проходной и охранники фирм-арендаторов, розовые ото сна.