Полторы минуты славы

Все разом обернулись и увидели Алексея Ильича Тормозова, знакомого сумасшедшего семьи Ледяевых. Дело в том, что Альберт Михайлович после смерти своей первой опереточной супруги — той самой, что его колотила и вдобавок была лет на тридцать старше, — впал в глубокую депрессию. Как и Лика Горохова, он не мог снести утраты любви. Он ничего не ел, часами плакал в голос, и в конце концов его пришлось везти на Луначарского. Здесь он подружился с несколькими интеллигентными душевнобольными и стал понемногу приходить в себя. Позже встреча с Верой Герасимовной довершила исцеление.

Дружба, возникшая в клинике, с тех самых пор поддерживалась. Тормозов, бывший инженер, крупный, краснолицый, лет под шестьдесят мужчина с носом-картошкой, был совершенно не опасен для окружающих. Он лишь поражал ненормальным зарядом веселости и оптимизма да рассказывал феерические истории о своем прошлом. Где у него правда, где вранье, с непривычки понять было сложно, тем более что трактовка исторических событий и у несумасшедших теперь попадается самая разнообразная.

— Алик, ты слабак! — возмущенно вопил с крыльца Тормозов. — Слабак будешь, если не вопрешься в этот собачий сад и не наломаешь любимой девушке ведра три сирени!

— Там на калитке амбарный замок, — стал оправдываться Альберт Михайлович.

— А на что даны человеку молотки, клещи, гнутые гвозди и надежные мужские руки? — кричал Тормозов. — Вот помню я прием в Кремле в пятьдесят девятом…

Он сошел с крыльца, приблизился к знакомым и доверительно обнял Алика за плечи.

— Съехались передовики всех отраслей народного хозяйства, — сообщил он. — Тьма ударников! Вышли мы на улицу перекурить, глядим — вдоль кремлевской стены Людка Зыкина топает. У нас на Байконуре всякий ее знал: она одно время была дублером у Терешковой и у Быковского. Я гляжу — она? не она? Годков-то порядочно прошло. Но она сразу ко мне: «Леша!» Я ее наконец тоже узнал. Она это, наша Людка: коса до пояса, на пальто спереди полено березовое вышито. Встретились, обнялись, старое вспомнили, но мне не по себе. Ведь у нас на Байконуре как было принято? Кого из девчат увидим, сразу букет вручаем! Бывало, все огороды директорские обнесем, но девчатам цветов добудем. А тут стоит наша Людмила с пустыми руками, только кошелка на плече болтается.

Настя всегда побаивалась жизнерадостного Тормозова и теперь норовила спрятаться за спину Самоварова. Тормозов с Аликом в обнимку тоже кружил вокруг Самоварова, чтоб донести свой рассказ до каждого слушателя.

— Где для Людки цветов взять? — повествовал инженер далее. — Оглянулся я: кругом один только исторический красный кирпич, а поодаль памятник Ильичу. Неплохой памятник, но теперь его, должно быть, давно на свалку свезли. А тогда стоял себе, и вокруг клумбешка была разбита. Цветы на ней, не знаю, как называются — везде их полно, розовые такие, вонючие. Кинулся я их рвать, а они, сволочи, только с корнем выдираются. Корень длиннющий, мочковатый. Но все равно обнес я клумбешку, даю Людке букет. Она меня к груди прижала: «Спасибо, сынок! Одни наши, байконурские, меня с цветами встречают. От партии-то и правительства ни вершка, ни корешка не дождешься!» Так и не получила ведь никаких высоких наград, бедняга…

— Чего ты, Леша, врешь, — с укоризной сказал Альберт Михайлович. — Молодежь ничего не знает и вправду всякое может подумать. Людмила Зыкина — народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда!

Тормозов обиделся:

— Ты, Алик, меня за дурака держишь, что ли? Я все это и сам знаю. Да только ордена и медали на нашу Люду потом уже, как из ведра, посыпались, после полета!

— Какого еще полета?

— В космос, балда!

Вера Герасимовна давно уже хотела намекнуть мужу, что не надо спорить с Тормозовым. Она дергала Альберта Михайловича заботливой рукой за рукав и шлепала по лопаткам. Но тот уже завелся.

— Нет такого космонавта — Людмилы Зыкиной! — выкрикнул он фальцетом.

Тормозов неожиданно согласился с ним:

— Конечно нет. Не держи меня, Алик, за дурака! Она ведь не под своей фамилией летала. Фамилию ей сменили, фото подретушировали, виски подбрили — не узнать! Даже не скажешь, что женщина. Надели на Людку мундир подполковника — и вперед, к звездам!

— А подполковника как фамилия? — не унимался Альберт Михайлович.

— Это секретная информация, — уел его Тормозов.

Вера Герасимовна страдальчески закатила глаза.

— Вам, кажется, кто-то из окошка кричит, — сказала Настя бывшему инженеру.

Она давно уже заметила фигуру, прыгавшую в окне третьего этажа и размахивающую просунутой в форточку газетой.

Тормозов посмотрел на форточку и разочарованно протянул:

— У, да это Пермиловский!

— А ты думал, Зыкина? — фыркнул Альберт Михайлович.

Желая прекратить перепалку, Вера Герасимовна быстро заговорила:

— Мы как раз Пермиловского сейчас навещали. Он просил, чтоб ему принесли мандаринов — сейчас очень сказывается дефицит витаминов. Но боюсь, мандарины могут вызвать аллергическую реакцию. Лучше зеленый лук или черная редька, хотя…