Полторы сосульки (Сборник фантастики)

Ада быстро обогнула стол, уселась на пол, прижалась к материному боку. Тетка Изварина обняла ее, запустила пальцы в мягкие редкие волосы.

-- Опять "бабетту" начесали? Талдычу ж вам, из моды она теперь вышла. Да и для головы вредно. А вы чего ж? Хоть ты, Леля, подтверди им.

Ворчание тетки Извариной было славным. Уютным. Ада лишь слегка пошевелила плечиком и глубже зарылась в мамин бок. Ксюта, не закончив убирать посуду, потребовала:

-- Дальше, мамочка, дальше!

Тетка Изварина будто не слышала. Губы ее как-то сразу затвердели и выцвели, уголки рта опустились, глаза отсутствующе уставились за окно.

-- А седьмого августа после полудня потерялся. -- Голос хозяйки на этой фразе дважды переломился. -- Я уж поуспокоилась, думала, отойдет помаленьку. Пускай бы калекой жил, чем совсем с войны не вернуться. Водила гулять. Читала. Он понимал, если медленно, чуть не по складам... А все же мучился: до войны учительствовать мечтал. Вот бы их мне учил... Хотя, откуда ж бы им при нем взяться!

Она оттолкнула Аду, но опомнилась, крепче обхватила за плечи. С другого бока тотчас приткнулась Ксюта. Мать обняла и ее.

-- К зеркалу подойдет: "Нет меня, мама, там. Тьма. Глаз чужой посреди мрака торчит". Потом обернется ко мне -- как только угадывал? -- рукой воздух ощупает вокруг себя: "И здесь тоже нет. Нет меня больше. Личность я, мама, утерял... Жить не хочется..."

За окном стемнело. Но света не зажгли. Голос тетки Извариной стал ломким и сухим и больше не обрывался.

-- Прихожу, значит, домой седьмого августа -- нет его. Я сначала не испугалась. Решила, опять с Динкой за деревню подался. На ручей, тоску отливать. Они часто к ручью уходили. Я ж и всего-то в правление на минутку -- насчет машины договориться: хотела его в город, к профессору... Подошла к подоконнику полить цветок -- а там эта фотка. И чернилом поперек: "Я убит шестого марта 1943 года". У меня так все внутри и трепыхнулось. Далеко ж, думаю, за час не мог уйти. Сама все вокруг избегала. И другие тоже колхозом. И из милиции двое. С собакой. Все допытывались, не затаил ли он от войны оружия. Да если б и затаил, тут же б из головы выронил... Бегали мы все, бегали, так представляешь -- ну нигде ни следочка! Ни слезы. Ни кровинки. Собака их здоровущая хвост под брюхо, наземь повалилась и уши лапами заслонила, даром что овчарка! А Динка лишь через три дня объявилась. Облезлая. Бока проваленные. Под крыльцо заползла и еще неделю скулила точно по покойнику. Да уж и совсем зазря. Какой там покойник, когда и так два раза умер! Чую, сам он на себя руки наложил. Незнамо где теперь и косточки незарытые валяются... Как раз с седьмого августа...

Седьмого августа 1946 года Лелька родилась на свет.

-- Оставайся ночевать, -- предложила тетка Изварина. -- А то, хочешь, и вовсе переселяйся.

-- Что вы, спасибо, перед ребятами неудобно! -- отказалась Леля.

На самом деле, испугалась стен, которые не уберегли человека, не уговорили остаться и жить. Лелька не доверяла им, видевшим, как металась между ними четырьмя обезумевшая от горя женщина, едва примирившаяся со смертью мужа. И как, наверное, тихо кусала ночью губы в печали о сыне-калеке. И как обманывала здесь себя с чужими мужчинами -- лишь бы не быть одной! Может, она уже не имела ни надежды, ни права на новую семью. Но очень хотела ее иметь...

-- Я завтра вечерком забегу, можно? -- спросила Леля. -- Спокойной ночи!

-- Прощай пока... Почаще заходи... Ладно?

Леля пришла завтра. И послезавтра. И еще четыре вечера подряд. А на седьмой не пришла.

...Динка прибежала прямо в поле во время обеда. Есть не стала. И все нетерпеливо тыкалась в колени, тянула Лелю за руку, деликатно повизгивала.

-- Доедай живее да уматывай, мы тебя отпускаем!-- распорядился Женька Жук. -- Твоя четвероногая Санчо Панса у любого скулежом аппетит отобьет.

-- У тебя отобьешь! -- Леля забрала в горсть сухой собачий нос, подула. -- Пошли, что ли? Нас с тобой милостиво отпускают.

-- Не понимаю, чего ты среди женского рода выискала? -- Верзила Силкин подмигнул ребятам и гулко захохотал. -- Будь на твоем месте я, никто бы не ломал голову, чем можно с такой аппетитной мамашей заниматься...

Леля подошла и трахнула его алюминиевой миской по спине. Он недоуменно пошевелил лопатками:

-- Уж и пошутить нельзя. Недотрога!

-- Поищи себе другой повод для шуток. А с такими мыслями даже во сне сторонись этого дома! Динка вздыбила шерсть на загривке и зарычала.

-- Ну-ну, умничка моя, не надо! -- успокоила Леля. -- Дяденька осознал...

И они пошли куда глаза глядят...