Полцарства

– Соня, всё так. Но всё-таки нельзя принимать, – возразил он мягко, не желая её обидеть. – Если бы все люди приняли жизнь как есть – не было бы прививок и большинства лекарств, да и вообще медицины в современном смысле. Не было бы доноров и Пашкиного приюта тоже. Не было бы даже надежды. Надежда всегда подразумевает, что кто-то на свете не принял твоё страдание и пытается что-нибудь сделать… Ты не суди по мне, у меня просто нет мозгов. Единственное, на что хватает, – да, бегать и замазывать симптомы… – Он наморщил лоб и потёр. – Надо ехать, Соня.

– Нет! Ну что же мне делать-то с тобой, дураком! – воскликнула Софья в отчаянии и, стерев слёзы, обняла брата, крепко погладила по голове.

Саня ушёл, подкреплённый слезами сестры, как подкрепляет любое участие. Курта и Аси во дворе не было. На лавке под фонарём лежала тряпочкой подвядшая ветка черёмухи.

На вокзале, сжатый внезапным одиночеством, какого и не бывало с ним никогда, Саня купил чай в пластиковом стаканчике – просто чтобы чем-то себя занять. Из хриплого динамика под козырьком неслись хиты итальянской эстрады времён его детства. Старая песня мимолётно задела душу, как, бывает, заденет дым чужого пикника.

Над платформами нависло красноватое небо. В это небо, сгустившееся на горизонте отошедшей грозовой тучей, через полчаса должен был стартовать поезд. Скорее бы! Саня так привык к непрестанному транзиту через сердце разнообразных человеческих нужд, что остаться без дела, в пустом ожидании было почти мучительно. Он начал тревожиться: вдруг Илье Георгиевичу не помогут зарядить телефон и старик будет без связи? Позвонить Асе! Пусть зарядку отдадут медсестре, и попросят как следует! Да и вообще, не безрассудство ли это – бросать его в таком положении? Много бывает ошибок, недоглядов, не хватает медперсонала на всех… Эх, лучше бы ему сейчас поехать в больницу! А Пашку обратно пришлёт Николай…

Так подумал Саня, но за его разумным рассуждением не было правды, и он это знал. Станет ли Пашка слушаться непутёвого родителя? Куда ещё его понесёт, если вдруг не найдётся общий язык с отцом? Что вообще у него в голове? Нет, надо ехать!

Глотнув чаю, Саня поставил стаканчик на стол возле киоска, поглядел, как бабочкой бьётся под ветром чайная этикетка на ниточке, и пошёл на платформу.

Никогда ему не было одиноко среди людей, но теперь поток пассажиров, спешащих разойтись по вагонам, казался ему валом камней. Не желая раньше времени заходить в вагон, он отошёл к фонарному столбу и услышал в кармане вибрацию телефона. Звонила Татьяна.

– Александр Сергеич, миленький! Нашёлся Пашка! Из поезда матери позвонил! – срывающимся голосом кричала она. – А знаешь, зачем звонил? Деньги, подлец, деду велел отдать, за купе! В общем, едет в Петрозаводск. А там Коля его встретит.

– Дозвонились всё-таки? – обрадовался Саня.

– Анька через посёлок дозванивалась, умоляла там кого-то, мол, ради сына. Домой к нему побежали. Как в войну прямо! Он же без гаджетов там у них медитирует. Ну, обещал подъехать на вокзал. Вроде успевает.

– А про Илью Георгиевича сказали? Что инфаркт у него?

– У кого инфаркт? У деда? – ахнула Татьяна. – Да ты что такое говоришь! Помочь чем-нибудь могу?

Саня взял паузу и, с трудом собрав мысли, произнёс:

– Таня! Если будет возможность, передай им, Пашке и Николаю, что он в больнице. Пашке скажи, что угрозы жизни нет. Ладно? Не напугай! И скажи, чтоб к телефону подходил!

Татьяна обещала всё сделать.

– Ты-то сам как? – помолчав, спросила она. – Это что у тебя за объявления? Ты на вокзале, что ли? Ну, хоть не уехал, слава богу! Давай-ка приезжай к нам! Джерик вон хвостом виляет, слушает! И Наташка у меня ночевать осталась.

Она говорила что-то ещё, убеждала, что для всеобщего спасения ему непременно надо приехать к ней, быть вместе. Наконец её голос дрогнул.

– Танюш… – проговорил Саня, желая как-нибудь благодарно, тепло закруглить разговор. – Танюш…

А потом что-то случилось с его сознанием. Без сил он приник виском к столбу и вдруг вместо гладкого прохладного бетона различил шершавость. Да – шершавым был столб! И какой, погодите, столб? Разве же это столб? Он закрыл глаза и почувствовал лбом родную липу, что растёт во дворе на Пятницкой. Тёплый, неуклюже и нежно корябающий кожу ствол. И тут же – ухнувшим в животе броском перенёсся в летний городок детства. Да разве там, в переулках, не такая же согретая солнцем кора щекотала щёку, когда вжимался в неё, прячась от «казаков»? А затем, как-то вдруг оказавшись на пристани, он увидел лодку, плывущую от колокольни к берегу, и в ней прежнего нестриженого Пашку.

Ах, как хорошо он отдохнул, прислонившись к столбу, какие утешительные видел сны!

* * *

Огромный день между двумя поездами, утренним, на котором собирался ехать сам, и ночным, привёзшим Пашку, промелькнул у Сани мигом. Он поспал часа полтора у сестёр, проснувшись, был одарен чистой рубашкой и завтраком, затем, не отследив дороги, очутился на работе, а в полдень ему позвонил Пашка. Изменяя всем правилам, Саня прервал приём и вышел поговорить.