Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)

Я пошел к нему на переговоры. Гаврилов хотел сдаться, но боялся мести со стороны учеников. Я ему обещал, что если он сдастся, то его не тронут и я его передам властям на берег. Гаврилов выбросил ко мне револьвер, потом вышел и упал на колени. Вид у него был ужасный, очевидно он не спал уже двое суток, ожидая смерти, и был в истерике. Его я сейчас же под конвоем отправил на берег, в тюрьму.

С утра начали прибывать всевозможные власти, и отдыха для нас не предвиделось. Начались назначения. Командиром был назначен капитан 1 ранга Александр Парфенович Курош. Только что перед этим, во время восстания Свеаборгской крепости в Гельсингфорсе, Курош своими решительными и смелыми действиями предотвратил революционные эксцессы на миноносцах.

Курош человек храбрый и решительный, и при этом громкий и “авральный”. Был он полон решимости бороться с революцией и был в состоянии повышенной нервности. Прибыв на крейсер, он увидел полный хаос среди личного состава: офицеров нет, вместо команды ученики, комендоры и пр. Не было еще исправленных списков команды. И вот опять мне и Саковичу пришлось сидеть и составлять списки. Курош рвал и метал, нервничал… Так что выспаться удалось не скоро. С гардемаринского отряда были назначены офицеры для производства дознания. Из главного военно-морского судного управления приехал следователь Фелицын для общего руководства дознанием, следствием и судом.

В Ревеле на якоре стоял отряд судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами, в составе: броненосцев “Цесаревич”, “Слава” и крейсера “Богатырь”. Отрядом, под брейд-вымпелом, командовал капитан 1 ранга Бострем. С этого отряда и был назначен суд особой комиссии над участниками восстания.

К концу июля следствие было окончено, и суду было передано 95 человек: 91 матрос и 4 штатских. Прочая команда постоянного состава была реабилитирована и возвращена на корабль.

Еще на второй день после бунта, вечером, на крейсер прибыл паровой катер командира порта и передал мне приглашение адмирала Вульфа прибыть к нему на дачу к чаю и лично сообщить о всем происшедшем. Хотя я плохо держался на ногах от усталости, но немедленно же “чище переоделся” и отвалил на катере в гавань. Приглашение адмирала равносильно приказанию. От пристани я поехал на извозчике на дачу адмирала, в парк Екатериненталь. Сам адмирал Вульф и его семья приняли меня как родного, расспрашивали обо всем, сочувствовали и всячески меня обласкали. Было так странно и необыкновенно сидеть в этой, столь мирной, обстановке, за уютным чайным столом, в кругу милой большой семьи. После жизни “на чеку с револьвером” даже не верилось, что такое бывает.

А на другой день мне было сказано жандармским офицером, чтобы я не очень “раскатывал по ночам”, если не хочу получить пулю. Местные ревельские революционеры нами усиленно занимались. Наши раненые боялись оставаться в береговом лазарете, т. к. им угрожали убийством.

Убитые в восстании были похоронены на ревельском кладбище. Через сутки после похорон обнаружилось, что могила кондуктора Давыдова растоптана, крест сорван, цветы унесены. Могила Лобадина была украшена цветами…

В бухте Папонвик выловили из воды тело убитого мичмана Збаровского. Его привезли в Ревель, и я был вызван на опознание. С “Азова” была наряжена рота для отдания почестей при похоронах, и я был в наряде с этой ротой. Из полицейских и жандармских источников было передано, что на процессию может быть произведено покушение, т. е. могут бросить бомбу или обстрелять роту. С разрешения командира людям были розданы боевые патроны кроме холостых, для салюта. Слава Богу, все обошлось благополучно.

Не “раскатывать” по городу теперь вообще было хитро. 1 августа начался суд особой комиссии в старом губернаторском доме на Вышгороде, в старой части Ревеля. Рядом с этим домом была небольшая военная тюрьма. Губернатор в этом доме не жил. Заседания суда, продолжавшиеся до поздней ночи, охранялись пехотным караулом и прилегающие улицы — конными казачьими разъездами. Как главному свидетелю, мне пришлось присутствовать на всех заседаниях и по окончании их, поздно ночью, возвращаться в порт на катер и на корабль.