Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Она пришла к нам на следующей день, очень расстроенная и суровая.

Смылся из дома, а когда вернулся, то бабушка начала меня отчитывать.

А может, все было не так, и отчитывали они меня обе — на самом деле я плохо все это помню.

Но кто–то мне тогда говорил, что я дурю парню голову, что я даю ему мечту.

А давать мечту, зная, что она не осуществится — это грех.

С его косоглазием его ни в какие летчики не возьмут. Он вообще никому не нужен с его косоглазием! Он инвалид, ты понимаешь?

ИНВАЛИД!

Больше мы с ним не дружили, я выходил во двор — он уходил домой, он выходил — уходил я.

А потом мы с матушкой переехали, вначале в другой район города Сврдл, затем — во Владивосток.

Когда же я вернулся обратно к бабушке, то ни разу его не видел. Вроде бы, они куда–то съехали. Не знаю. Я вообще обо всем этом напрочь забыл, пока ветряным мартовским днем мне глаза не залепил листок с надписью:

WANTED!

Теперь я про это уже никогда не забуду. Даже если после того, как отмечу свое долбанное пятидесятилетие, действительно пойду и проколю себе мочку левого уха. Я уже ни про что и никогда не забуду, ни про полуденные песни тритонов, ни про того мальчика, который до сих пор временами проскальзывает мимо меня в наплывающих сумерках и боится, что я его вдруг окликну.

Он не хочет увидеть того, кем стал.

Наверное, когда он мечтал быть летчиком, то представлял себя в будущем по–другому.

Мы все представляем себя в будущем по–другому.

Главное — знать, что оно будет. Как всегда надо знать то, что прошлое никуда не девается, пусть даже оно и остается лишь ошметками памяти, осколками странно прожитой жизни, размышлять о которой временами необходимо, но чаще всего это никчемное и мазохистское занятие приводит лишь к тому, что у тебя, вслед за Томасом Стерном Элиотом, возникает желание сказать

«обломками этими я подпер свои руины»,

и отправиться дальше, в мир, пока еще не подвластный любым меморуингам.

50. Про будущее

Я ДО СИХ ПОР ДУМАЮ, ЧТО ОНО ЕСТЬ!