– Правда, Стивен, – отозвался спокойный голос внутри меня. – Я прибыл на Запад с той же целью, что и другие. Я – кто может проникнуть туда, куда никому не пробраться, ведь меня знает весь мир, и корни мои пущены во всех странах. Я виновен во многих обрушившихся на тебя бедах. Например, я напустил на тебя этих
По-видимому, голос Шимпа был слышен и Баронгу.
– А вдруг этот волосатый ошибается, что тогда? Он уже однажды стал перевертышем, вдруг он опять тебя предаст, если ему что-нибудь не понравится? Как ты можешь ему доверять? – И Баронг с царственным презрением вскинул голову.
Тут вмешалась Рангда:
– А тебе-то кто доверится, старое ты ископаемое? Ведь ты из ума выжил и ни на что не способен! Что ты можешь предложить кому-нибудь? Такое, чтобы сердце забилось сильней и кровь заиграла, чтобы один день не был похож на другой? Доверься мне, Стивен!
Как кошка в западне, она шагала взад-вперед в круге, очерченном моим посохом. Баронг тоже метался из стороны в сторону и что-то выкрикивал, но звонкий голос Рангды заглушал его – чувственный, соблазнительный голос, красивый, как сам остров Бали:
– Только я заставлю твою кровь быстрее течь по жилам, только я смогу снова вдохнуть жизнь в эту живую могилу. Только я и мои сторонники сумеем сдерживать этих стервятников из правительства! Этот старый, замшелый дурак позволил им перешагнуть через него, ему, видите ли, достоинство не позволяло хоть пальцем пошевелить, это он только в конце набрался сил, чтобы провозгласить
Те же слова выкрикивал и Баронг. Их голоса слились в какой-то огненный шквал. Я пытался думать, смотреть, тяжелый посох дрогнул у меня в руках, и тут же оба – и Рангда, и Баронг – бросились на меня. Но мне передалась реакция Шимпа, она была быстрее моей. Я закинул посох на плечи, как коромысло, и ощутил, как наливаются силой оба его конца, а цепкие пальцы Рангды и Баронга старались отнять его у меня. Из посоха вырвалось пламя, охватило Рангду и Баронга, я раскачивал посох взад и вперед, но они цепко держались за него, продолжая висеть с двух сторон, как будто воплощая собой то равновесие, которое сами же поставили под угрозу.
– Довериться вам? – обрушился я на них и стряхнул их вниз, в трескучий фонтан огненных брызг. – Вам – невежественным негодяям! Двум слепым идиотам! Да кто же может вам довериться? Вы же пара инфантильных переростков, преследующих лишь свои дурацкие интересы! Вы и думать не думаете о тех, кто живет на острове, вам нет до них дела! А уж если я кому и доверюсь, то только
Мгновенно наступила полная тишина, мертвая тишина, так что я услышал удары собственного сердца.
Ведь врачи вставляют искусственные сердца и трансплантаты, когда положение безвыходное, когда уже ничто не помогает. А не лучше ли укрепить больное сердце, вылечить его, пособить ему?
На секунду мне почудилось, что мое сердце остановилось. Потом показалось, что сейчас оно вырвется из груди, ибо оно колотилось о ребра, как зверь в клетке. Я все ещё не мог отдышаться после властной решимости, которую проявил, от сознания, что рядом с моими мыслями текут мысли другого и наполняют меня отзвуками иных знаний, темным ответом неслыханного опыта.
Я поглядел, я увидел, но не мог облечь свои мысли в слова. Я заикался, как перевозбудившийся ребенок.
–
– Да! Сердце слишком срослось с островом, чтобы им могли управлять иностранцы. Хирург может прооперировать сердце, но не может постоянно накачивать в него кровь, верно? При первой же возможности врач передоверяет сердце организму, тот сам должен осуществлять контроль за ним. В этом и есть заслуга хирурга! И здесь, на острове, надо поступить так же. Ни правительство, ни чужеземцы, какие бы добрые побуждения ими ни руководили, не могут контролировать сердце – они могут только помочь ему. А если у организма отобрать контроль, он разучится владеть своим сердцем, нервы усохнут и жизнедеятельность организма уже не восстановится.