Полуденный бес

Ада Васильевна подошла к Диме и взъерошила его волосы тем многозначным жестом, который говорил не только о ее нерастраченном материнском чувстве, но и о том, что не будь этот красивый плечистый мальчик так молод и не будь самой Аде Метелкиной сорок два года… Соколову стало неприятно.

Мужчины пожали друг другу руки, и лейтенанта удивила твердость рукопожатия мальчишки и смелый, открытый взгляд, с которым тот смотрел на него.

– Товарищ капитан! – спросил он уважительно, когда Палисадов ушел. – Где ж вы такого бесценного кадра раздобыли?

– Раздобыла? – удивилась Метелкина. – Таких, как Дима, днем с огнем не сыщешь, дорогой мой! Таких не находят. Они сами к нам приходят. Сами! Понимаете? И остаются в органах навсегда. Я уверена, что Димочка вырастет в очень крупного чекиста. Он именно из тех, кто делает жизнь с товарища Дзержинского.

– Понимаю!

– А я вас не понимаю. Какая-то ирония звучала в вашем вопросе.

«А баба-то непростая, – понял Соколов. – Ссориться с ней не стоит!»

– Парень мне понравился, – почти искренне сказал он. – Настоящие чекисты стране нужны. Но, Ада Васильевна… Вы женщина… Ведь этого пацана наверняка бьют. Вам его не жалко?

– Бьют? – Метелкина нахмурилась. – Не слыхала. Надеюсь, вам не надо объяснять, что любое посещение Димы – это служебная тайна?

– Да какие тайны от пацанов в маленьком городе? – усмехнулся Соколов. – Бьют его, Ада Васильевна, непременно лупцуют! Знаете, как на фронте поступали с информаторами? Идет после наступления похоронная команда и собирает убитых. У которого дыра от пули не спереди, а между лопаток – тот и информатор.

– Да что вы говорите! – Метелкина прищурилась.

– Война, знаете ли…

– Ну а мы с вами бойцы невидимого фронта. Неви-ди-мо-го! Постарайтесь это понять, Максим Максимыч!

Расстались они сухо… Через неделю Метелкину перевели в Город. Но в конце концов Соколов остался ей за Диму благодарен. Кадр и в самом деле оказался бесценный. Да и человечек был непростой, с двойным дном, с личной драмой…

Отправляясь к Палисадовым в гости, Соколов в целях конспирации сперва обошел несколько соседних дворов, как бы для знакомства.

Палисадовы жили без отца, погибшего еще до войны. Он приютил в своем доме беглого бандита, прикинувшегося крестьянином. Бандита, по наводке соседей, на рассвете пришли брать особисты, и в завязавшейся перестрелке одна из пуль досталась хозяину дома. Диме было тогда восемь лет. На всю жизнь он запомнил меловое лицо отца, не понимавшего, что происходит, и закрывавшего своим телом жену и сына. Запомнил грубые крики, сухие хлопки выстрелов и пронзительный вой матери, рухнувшей на мертвое тело мужа. Крепко-крепко запомнил он осторожно-виноватые лица соседей, которые вечером того же дня пришли соболезновать.

Когда Дмитрий вырос, он однажды спросил мать: почему отец сам не заявил на подозрительного человека? Зачем пустил его в дом?

– Он людям верил, – вздохнула мать.

Эта ее кротость, а также то, что втайне от сына-комсомольца она стала похаживать к придурковатому попу Беневоленскому, с некоторых пор раздражали Палисадова. И однажды он понял, что весь их дом – это мещанское болото, из которого он ни за что не выберется, если не будет пихаться руками и ногами, как лягушка, оказавшаяся в кринке со сметаной и сбившая эту сметану до твердого масла. Но делать это надо спокойно, чтобы не сорвать дыхание. Тогда он сказал то, что сказал, глядя в ее перекошенное лицо:

– Я ненавижу тебя! Я ненавижу отца, который нас бросил! Я ненавижу этот дом, весь этот город!

Потом он плакал, стоя на коленях, и просил прощения. Она гладила его по голове. И вдруг он поднял глаза и увидел выражение ее лица. Оно было, как ему показалось, спокойное и даже счастливое.

– Все будет хорошо, сыночка!

И в это мгновение внутри него что-то окончательно сломалось. В этот день он на всю жизнь решил для себя, что делать и как жить. Наутро он вежливо объяснил матери, почему ей надлежит сегодня же перебраться со своим женским барахлишком в общую горницу, уступив ему в качестве отдельной комнаты ее с отцом бывшую спальную. Почему отныне и навсегда в его комнату нельзя входить без стука, а в его отсутствие строго запрещено. Почему продуктовыми карточками будет распоряжаться он. Почему… Список был изрядный.

Мать слушала, кивая в ответ:

– Все будет хорошо, сыночка!

Но это уже не бесило Дмитрия. У него возникло приятное чувство, что в жестокой схватке он победил собственную мать, а вместе с ней – и всю их семейную рабскую природу. Но самое главное – он что-то доказал своему отцу.

И вскоре соседи заметили, как изменился дом Палисадовых. Как недоступен он стал. Как сильно постарела и съежилась вдова Палисадова, как вырос и возмужал ее сын. И все говорили:

– Молодец! Настоящий мужик растет! Не повезло Палисадовой с мужем, пусть хотя бы с сыном повезет!