Полуденный бес

– Благодарю! – сказал Сидор, хотя господин не называл его имени.

– Нет, несравненная Дульцинея Карповна! – спорил Палисадов с Перуанской. – Конечно, наше поколение подарило России талантливых людей…

– Гениальных, – поправила Перуанская.

– Да, гениальных, как вы и ваш супруг! Однако нельзя не признать, что и младое племя, поколение Сидора и Сорнякова, имеет свои достоинства и – уж извините! – преимущества перед нами!

– Это Сидор-то младой! – захохотала Дульцинея. – У него вся макушка лысая! Ему скоро сорок лет стукнет, а он с искусственными пиписьками играет! Поколение импотентов! Я в его годы была секс-символом! Меня Брежнев купить пытался, но я его послала куда подальше. Потому что право имела! Вот оно, наше поколение, команда молодости нашей, как Люська Гурченко поет! Молодым нашей славы не видать!

– Конечно, не видать, – согласился с ней Сорняков, задумчиво прожевывая кусок семги. – После вас, как после напалма, ничего живого не останется. Мне славы не жалко. Мне Россию жалко. Вы ее оптом и в розницу продадите. Причем по дешевке. Специально по дешевке, чтобы только на вас хватило.

– Странно слышать это от Виктора Сорнякова! – натянуто засмеялся Палисадов. – Вот не думал, что вы такой патриот.

– Да, я патриот! – взорвался Сорняков. – Мой дед землю пахал! И плевать я хотел на вас, хозяева жизни! Гниды вы на теле народном! Козлы вонючие! Это я еще тут с вами красную рыбу жру. Но те, кто за нами, не патриотами будут, а фашистами! На фонарных столбах вас повесят! За яйца – ха-ха!

– Па-а-звольте, молодой человек! – возмутился Палисадов.

– Не па-а-зволю! – передразнил его Сорняков. – А вас, господин гауляйтер русской демократии, я пропесочу в своем новом романе!

– Это вы про меня? Это ты про меня… – бормотал ошеломленный Палисадов. – Да я карьеры своей не жалел, жизнью своей рисковал, ради свободы таких, как ты!

– А я вас об этом не просил. И на «ты» с вами не переходил.

– Господа! – испугался Дорофеев. – Витя, ты неправ! Дмитрий Леонидович действительно много сделал для нашего поколения. По крайней мере, сегодня мы не боимся говорить то, что хотим…

– Вот я и говорю то, что хочу, – неприятно засмеялся Сорняков. – Что на благодеяния его я плевал!

И снова Джон заблудился в безразмерной квартире. Он опять оказался в гостиной. Из нее уже убрали бассейн, но мокрый, хлюпающий под ногами палас напоминал о недавнем безобразии. В гостиной было полутемно. Половинкин собрался уходить, но вдруг услышал приглушенный разговор:

– Сид, я беременна.

– Славно… От кого?

– Да ты что?!

– Мы предохранялись.

– Глупенький. Так бывает.

– Все равно. Я не думаю, что ты залетела от меня.

Рожицына тихо заплакала.

– Не реви! – зашипел Дорофеев. – Думаешь, что на твой коровий рев гости сбегутся? Ты чего себе вообразила? В семью нашу хочешь пролезть, дрянь деревенская! Вспомни, сколько ты в санитарках зарабатывала? Ну, потрахались мы с тобой… В охотку потрахались, не спорю… Ну и что? Тебя в твоей общаге, поди, азеры всей кодлой драли каждый день.

– Сидор… Что ты говоришь?!

– Не называй меня Сидором!

Глаза Половинкина быстро привыкли к темноте. Он видел, как Рожицына, закрыв лицо руками, выбежала из гостиной. И тогда Дорофеев тоже заметил Половинкина.

– Случайный свидетель? – не смущаясь, сказал он. – Как вам наши домашние страсти? Где-то я уже читал эту сцену. В каком-то романе. До чего русские барышни обожают рома…

Этот удар Джон поставил себе в колледже. Однажды он свалил им здоровенного негра, приставшего к нему ранним утром в Вашингтоне. Сидор рухнул на мокрый палас. Кто-то включил свет. В гостиной стало светло, как в театре после финальной сцены. Рядом стояли Крекшин и Сорняков. Сидор лежал на полу, притворяясь, что он без сознания. Джон видел, что он притворялся, потому что боялся драться.

– Что здесь было? – спросил Сорняков.

Сидор вскочил на ноги. Из его ноздри текла кровь.

– Тебе это дорого обойдется! – бормотал он, не глядя на Джона. – Ты не смеешь бить русских художников!

– Подашь на него в суд? – спросил Крекшин.

– Я найду другой способ отомстить.

– Не роняй чести русского дворянина, Сид! – засмеялся Сорняков. – Вызови распоясавшегося америкоса на дуэль!

– Какая дуэль? На чем?

– У меня есть макаров и три патрона. На всякий случай купил на черном рынке.

– Я не буду стреляться, – отказался Сидор. – Это чистая уголовщина.

– В таком случае, господин… э-э… как вас зовут? Серединкин? Позвольте пожать вашу руку! Один – ноль в пользу США! Я знал, что Америка – великая страна. В отличие от России.

– Полчаса назад ты был патриотом, Витя, – мрачно заметил Крекшин. – Не говори за всех, пожалуйста! Я буду стреляться с американцем. По правилам дуэли это не возбраняется?

– Отнюдь! – обрадовался Сорняков. – А то ишь вздумал, янки проклятый, русских художников бить!

– Вы принимаете вызов? – спросил Крекшин.

– Разумеется, – ответил Половинкин.

– Встречаемся в семь утра у входа в Нескучный сад. Не заблудитесь?

– Не надейтесь.

Глава пятая Фабрика грез

Еще три мушкетера