Полуденный бес

Гонгадзе резко встал и, не прощаясь, нетвердой походкой пошел в сторону Гагаринского переулка. Соколов смотрел на его спину в светлом плаще и думал, что ему почему-то совсем его не жаль. Видимо, Резо спивается и с места своего полетит. В последнее время капитан очерствел душой. И только образ Лизаветы всплывал в памяти все чаще, неотступно и сдавливал сердце холодной рукой.

Как-то ему приснился мертвый Василий Половинкин.

Вернее, во сне он был не только живой, а молодой совсем. В том нежном возрасте, когда они с Максимом за девками уже бегали, но по-серьезному еще не получалось. Молодой-то молодой, но уже без ноги, с обрубком, из которого торчит грубый деревянный протез. Стоит, опираясь на кривой костыль, и протезом ковыряется в сухой навозной куче. Сосредоточенно так ковыряется… А Максим (уже взрослый, в капитанской форме) в толк взять не может: что ему в навозной куче понадобилось?

– Ты что там потерял, Вася?

– Я, дядя Максим, ногу свою потерял, – отвечает.

– Какой я тебе, к чертям, «дядя»! Мы с тобой ровесники!

– Это все равно. Мне без ноги нельзя.

– Нет здесь твоей ноги, Вася. Твоя нога в немецкой земле осталась.

Заплакал Василий и обернулся. Смотрит Соколов: а это не Василий вовсе, а Гена Воробьев. И еще видит: из навозной кучи и впрямь человечья нога торчит. Босая, с пальцами почерневшими, и легонько ими шевелит. Заметил ногу и Воробьев, обрадовался. Схватил ее, скинул с ремней протез и давай мертвую ногу к обрубку прилаживать.

– Стой, Гена! – смеется Соколов. – Это не твоя нога, а Половинкина!

– Как не так, – возражает Воробьев. – Мне ее сам Василий Васильевич подарил. Но я ее потерял, когда за конями убирал.

– Нет, Генка! – продолжает смеяться Максим. – И нога не твоя, и навоз ты не мог за конями убирать. Ты тракторист, а не конюх.

– Как не так. Я – конюх.

Стоят они так и препираются. Глядь – а нога куда-то пропала!

– Стой! Стой! – кричат оба. А нога, подпрыгивая, вниз по взгорочку к речке от них удирает и пальчиками черными шевелит. Доскакала до речки и – бултых! Только круги по воде.

Рассказал Соколов этот сон Прасковье. Жена всполошилась, побежала к гадалке. Вернулась озадаченная. Гадалка объяснила значение сна так: что найдешь, то потеряешь, потом снова найдешь, а только будет это не твое, а чужое. Вот и понимай как хочешь.

– Держи, Максим!

Соколов поднял голову и увидел Гонгадзе. Его приятеля шатало, но вид у него был боевой. Он протягивал Соколову тонкую папку:

– Держи…

– Что это?

– То, что успели собрать на твоего клиента. За эту папочку, Максим, в уголовном мире дали бы очень неплохие деньги. Потому что с ее помощью из Гнеушева можно вытянуть еще более хорошие деньги. С этими документами ты над ним царь и бог. Но ты же не воспользуешься ею в незаконных целях, товарищ?

– Спасибо, Резо! Извини, я плохо о тебе подумал…

– Я это почувствовал. Потому и вернулся… Удачи тебе, Максим!

Преступление и наказание

Дверь в квартиру Гнеушева была приоткрыта. В голове Соколова мелькнуло неприятное подозрение: а что если физкультурник уже мертв? Капитан заходит, обнаруживает мертвое тело. Его дальнейшие действия? По закону он должен позвонить в милицию. В интересном же положении он окажется! Какого черта его принесло в квартиру человека, с которым он один раз встречался в Малютове?

А может, и еще хуже. Они имитировали новое ограбление. Повторная кража тех самых картин. Под его, Соколова, визит. Капитан выходит из разоренной квартиры и нос к носу сталкивается с хозяином. «Здрас-сте! Извините, Борис Вениаминович, я тут случайно. Заглянул, знаете ли, по дороге. Ой! Да у вас дверь была открыта! Картины, говорите, пропали? Помилуйте, я-то тут при чем?»

Бежать! Нет, уже поздно.

– Да входите, капитан! – раздался из глубины квартиры насмешливый голос Гнеушева. – Не воображайте себе бог знает что! Я уже и кофе сварил!

Гнеушев встречал его в прихожей в расшитом серебряными драконами японском халате, дружески протягивая руку. Капитану ничего не оставалось, как ее пожать.

– Как вы узнали, что я за дверью? – спросил он.

– Ай-яй-яй, Максим Максимыч! Для сыщика вашей квалификации задавать такие вопросы неприлично! Маленькая месть, капитан! В Малютове вы позволили себе поиграть со мной. Между прочим, я этого не прощаю. Так что вы легко отделались. Но что же мы стоим? Кофе стынет! Этот кофе нельзя подогревать! Это не магазинная бурда, это настоящий кофе из Бразилии.

– У вас всё настоящее, – ворчал Соколов на кухне, отхлебывая горький ароматный напиток из крохотной чашки, которую он толстыми пальцами едва удерживал в руке. – Настоящий кофе, настоящая живопись…