Полудержавный властелин

Улу-Мухаммед за два с небольшим года обнес город дубовыми стенами, не сильно высокими, но крепкими, кое-где даже успел обмазать их глиной. Вот за стенами, построенными отцом, и засел Юсуф-отцеубийца с присными.

— …зло от беззаконных казанских сарацин… — ревел, перемещаясь по лагерю Ипатий.

Косматого попа считали за покровителя православного войска — не святого, а земного. Прощали ему все загулы, поили и кормили у каждого костра, отчего он несколько потерял в худобе и выглядел более сообразно своему росту.

— …и когда увидели нечестивые такое притеснение, никогда раньше над ними не чинимое, то начали многие из них приезжать ко князьям великим и челом бить, чтобы государи их пожаловали, — продолжал свою политинформацию Ипатий, — дали бы им царя Мустафу и велели бы им служить себе.

Все так и было — стоило нам обложить город, как неведомо из каких щелей полезли мурзы, эмиры и беки, «никода не одобрявшие авантюристическую политику клики Юсуфа Мухаммед-улы» и готовые верой и правдой служить царевичу Мустафе. Их немедля брали в оборот шемякины молодцы, натасканные на следственные действия Димой, бывшим опером.

Когда штаб в лице двух великих князей и десятка воевод посчитал, что войско достаточно воодушевилось, а казанцы достаточно приуныли, скомандовали приступ. К городу, покачиваясь на неровностях, двинулись наспех сколоченные осадные туры и щиты на колесах, прикрывавшие пушки.

Юсуф или кто там у него командовал, собрал силы на вылазку с противоположной от Арского поля стороны крепости, у Ногайских и Крымских ворот и ударил во фланг.

И снова свинцовый дроб в упор валил одного за другим, с кличем «Москва!» неслась навстречу боярская конница, а я, как дурак, сидел с важным видом на холмике у края поля и надувал щеки. Все мое участие в штурме свелось к тому, что я отпустил Басенка, Стригу и Пешка, которым прямо не терпелось принять участие в сече.

Первым натиском ратные преодолели частокол и вломились на посад, юсуфово воинство укрылось в детинце на холме. Воеводы не рискнули делать паузу в опасении что войско кинется грабить и потеряет управляемость, тут же повели на приступ цитадели. Кто из судовых догадался снять легкие пушки с вертлюгов и вдвоем-вчетвером втащить их в город, так и осталось неизвестным, наградили всех. Но больше остальных — Басенка.

Этот мелкий сукин сын мало того, что отпросился в драку, так еще и навязался в командиры трем расчетам. И оказался офигительным артиллерийским офицером — его пушки буквально выносили улицы при зачистке посада и они же пресекли вылазку из Арских ворот кремля.

Днем по Казанке поднялись еще насады с пушками, а шемякины гранатометчики принялись швырять в город греческий огонь, отчего там сделалось слишком жарко и юсуфовы — пан или пропал — кинулись напролом.

Ходить с саблями против пушек занятие, конечно, увлекательное, но неэффективное и очень неприглядное по последствиям. Хотя те, кого убило в этой последней попытке вырваться, могли считать себя счастливчиками.

Остальные попались в лапы Шемяки, Касыма и Мустафы.

Я сразу уехал на торговый двор — вокруг пятнадцатый век, нравы жестокие, но увольте меня смотреть, как человека насаживают на кол. Тем более массово.

Всех, причастных к заговору, вне зависимости, сражались они или их разыскали спрятавшимися по казанским улусам, поделили на три категории. И царевичи страшно отомстили за отца. Человек пятьдесят, признанных непосредственными участниками убийства Улу-Мухаммеда и Махмуда, рассадили на колы, воткнутые у ворот города. Еще сотню без затей утопили в Волге. Остальных продали в рабство.

— Слушай, а вы там лишнего никого не казнили? Уж больно быстро вы заговорщиков нашли, — вопрос этот волновал меня даже не из гуманных соображений.

— Помнишь, ты говорил, что «если купцам дать беспошлинную торговлю, они сами любого хана зарежут, кто попробует это сломать»? Вот они все расклады и выдали, — криво усмехнулся Шемяка. — Не боись, лишнего никого. Сам понимаю, что направо и налево нельзя, иначе в нашу справедливость веры не будет. А так — все по понятиям.

Ну я и не вмешивался — при мятеже в городе и округе вырезали всех православных, кто не успел добраться до фактории, так что зуб за зуб. Касым и Мустафа носились по ханству и выискивали измену, а мы занимались укреплением торгового двора и понемногу отправляли войска и наряд обратно. Напоследок, через неделю, собрались опять князьями да воеводами.

— Владений за великих князей изрядно забрано, что с ними делать? — вопрошал начальник моей полевой канцелярии дьяк Андрей Ярлык.

— Переселять? — спросил я у Димы.

— Откуда людей брать?

— Я льготы дам, — юношеским баском нежданно вступил Мустафа.

— Как ты? Касым же наследник? — удивились мы в голос.

— Пусть Мустафа сидит, — подал голос и Касым.

— Ты же старше?

— Я только Городец сел, только устроил, опять ехай? Нет, я Городец останусь.

Вот поворотец, однако.

— Я хан буду, Мустафа оглан[15].

Да они все промеж себя решили! Хотя может это и неплохо, во всяком случае, последние сыновья Улу-Мухаммеда не перессорятся и против Москвы не пойдут.