Полудевы

В то время, когда на Мод и Жюльена обрушились все невзгоды, любовь их дошла до самых высших пределов. Жюльен каждый день являлся к Руврам и целые часы проводил в комнате Мод, которая заставляла домашних привыкнуть к его присутствию, он свыкся с этой неудовлетворенной любовью и, совершенно побежденный властной девушкой, сделался в ее руках какой-то вещью. Мод не остановилась и пошла дальше; подчинив себе любящего человека, сделав из Жюльена свое послушное орудие, своего раба, она перекроила его душу по образцу своей собственной, внушив ему свои чувства. При ней Жюльен смотрел на жизнь ее глазами, как на борьбу за богатство и власть; он согласился на такую чудовищную сделку: сделаться настоящим любовником ее только после замужества. Жертва эта стоила ему большой борьбы. Смелый скептик в присутствии любовницы, он становился наедине с собой нерешительным. Мод будет принадлежать другому, Мод сделается женой другого! Мог ли он не возмущаться при этой мысли? Как и все слабые существа, он надеялся, что все как-нибудь уладится само собой: что-нибудь вроде удара сабли, от которого погиб румын.

Проекты Мод относительно Максима Шантель повергли в ужас Жюльена; он боялся большой опасности, догадываясь, что теперь Мод серьезно обдумывает выйти замуж, совершенно не соображаясь с его взглядами. Она до последней минуты целые полгода хранила тайну Сент-Амандской встречи. Он заметил (и только теперь сообразил), что за последние шесть месяцев она изменила свою жизнь, больше следила за своими словами и жестами, чтобы в глазах общества, так склонного менять свои суждения, казаться безупречной. «Я дал одурачить себя, – думал Сюберсо, – Мод поступила нечестно. Если я действительно ее союзник, она должна была посвящать меня в свои планы… Да уж, не любит ли она его, в самом деле?»

Мысли эти терзали его в тот темный февральский вечер, когда он, взволнованный, с лихорадочным нетерпением ожидал у себя Мод. Была уже почти ночь, газовые фонари горели на улицах, покрытых снегом; снег медленно еще падал за окнами большими, но редкими хлопьями на тротуары, на дорогу, на оголенные черные ветви огромного пустого парка.

Пробило пять часов на маленьких часиках Empire, в виде амфоры, которые служили украшением небольшого столика.

«Она не придет», – думал он. И вчерашняя ярость вновь поднималась в нем, усыпленная в продолжение дня брошенными Мод в опере словами. Раздался короткий электрический звонок; он вздрогнул и побежал отворять, обновленный, побежденный, ослабевший.

Как только закрылась дверь, он страстно обнял эту трепещущую фигуру. Он не находил других слов, повторяя сто раз одно: «Мод… Мод…». Он твердил это имя, крепко сжимая ее в своих объятьях, целуя ее голову, уши, волосы, шею, и оно звучало как ласка, как поцелуй… – потом, через минуту, усадив ее в кресло, он принялся целовать ее платье, носок башмака, он повторял это имя, эти живые буквы, в которых для любовника заключается грация, ум, запах и формы обожаемой женщины.

«Мод… дорогая Мод…»

Она быстро сняла перчатки и положила руки на его плечи, также целовала его лоб и глаза и в то же время грела свои замерзшие пальцы о его шею и пылавшие щеки. Ее также приводили в смущение и поздний час, и место, и его присутствие.

– Я люблю тебя… Я люблю тебя… – повторяла она тем тихим и измененным голосом, который он один знал… – Я люблю тебя…

Она произнесла эти слова так близко от его лица, что он чувствовал ее дыхание, сладкое как поцелуй.

– О! – прошептал Жюльен, – как я страдал вчера вечером!.. Вы нарочно мучили меня.

Она медленно поднялась, заставив и его встать, и увлекла его в соседнюю комнату.

– Садитесь подле меня и будьте умны, – сказала она. – Нам надо серьезно переговорить; для этого я и пришла сюда.

– Только для этого? – покорно и трусливо спросил он.

– Только для этого, прежде всего. В самом деле, друг мой, дело очень важное, выслушайте меня.

Он послушно сел около нее. Говоря с ним, девушка пристально смотрела на него своими темно синими, казавшимися черными глазами. Она магнетизировала его, и воля ее сообщалась ему. И он загипнотизированный ею, пассивно покорился исходившему из этих глаз выражению высшей воли.

– Слушайте меня… Вы знаете, я не люблю и не буду никого любить, кроме вас. Надо быть сумасшедшим как вы, чтобы вообразить, что я могу предпочесть вам какого-нибудь Шантеля. Это ясно как день и вы поймете, если захотите рассуждать… Только (она еще глубже смотрела в глаза Жюльена) я хочу выйти замуж и непременно за Шантеля.

Она на минуту остановилась. Жюльен молчал. Слова: «Люблю одного вас и никогда не полюблю никого» как бы усыпили его сердце.