– Дело в том, что мама заболела, а папа – на работе. Он – главный инженер, иногда приходится и вечерами. Эта комната, которая освободилась... Понимаете, я выхожу замуж. Конечно, все зависит от вас, мы не можем настаивать, но я верю... Ваше решение будет мудрым и справедливым, – ступая осторожно, Маша подошла поближе. Готовый конверт лег на паучий стол.
Белая рука отложила хлыст. Приподняв незаклеенный угол, женщина-
– Молодая семья – новая ячейка, – она произнесла полными губами. Маша ожидала молча. – Молодым везде у нас дорога... – пухлый конверт исчез как по волшебству. – Ну что ж... – начальница прикидывала. – В следующую среду. Придете все вместе, с вашими родителями. Я подготовлю решение.
Выйдя за дверь, Маша втянула голову в плечи. Сейчас они набросятся на нее всей стаей. Очередь глядела безучастно. Украдкой она осмотрелась: все оставались на месте, кроме еврейской старухи. Та, которую Маша отпихнула, исчезла невесть куда.
К среде, как и обещала начальница, дело сладилось. Оставались мелкие формальности, которые та, улыбаясь ходатаям, обещала уладить в ближайшие дни. Ни словом, внимательно оглядев родителей, она не обмолвилась о конверте, полученном из Машиных рук. Выслушав благодарности, развела руками:
– Не стоит, не стоит. Всё – по закону. Моей заслуги здесь нет.
– Как же нет? Ну что вы, Зоя Викторовна, – отец возражал горячо. – Именно ваша.
Мама свела ладони: молитвенное выражение, лишенное слов, дрожало в ее лице. Маша испугалась: сейчас возьмет и заплачет. Этого только не хватало...
В начальственных глазах проступила скука. Глянув коротко, Маша оттеснила мать к дверям. Родители отступали почтительно, не поворачиваясь спиной.
По улице отец шел, приплясывая. Жизнь, завершив полный круг, обернулась новым невиданным чудом.
– Как ты считаешь,
– Ничего я не считаю, – Маша усмехнулась раздраженно. – Что тут считать? Сосчитано.
Она шла, глядя под ноги. Счастье родителей терзало. Больше всего на свете ей хотелось выкрикнуть им правду, чтобы раз и навсегда они заткнулись про бесплатную справедливость.
Войдя в квартиру, Маша направилась прямо к Панькиной двери. Коротким жестом, как пластырь с гнойной раны, сорвала жэковскую печать. Мама подошла и приоткрыла осторожно.
В комнате стоял чужой запах. Урн не было. «Захоронила». – Маша покосилась на мать.
– Так, – она положила ладонь на косяк. – Здесь буду жить я. – Мама обернулась. Ее глаза глядели растерянно, не беря в толк. – Есть возражения? – Маша склонила голову.
– Господи, нет, конечно, нет, – мама чуть не плакала. – Мне вообще... Разве мне надо? Пусть бы хоть замуровали, забили досками. Ты не понимаешь, я больше не могу, чтобы
Мама просидела на кухне до глубокой ночи. Отец попытался заглянуть, но был изгнан:
– Иди, Миша, иди! Я хочу побыть одна, – мама отвечала тусклым голосом.
– Мама, я побуду у Паньки? – Маша окликнула через дверь.
– Там очень грязно... Надо убрать, вымыть... – мамин голос изнемог.
– Я посижу. Ничего не буду трогать.
– Сиди, – она сказала, как будто махнула рукой.
На темном деревянном стуле Маша сидела, обдумывая: главная удача заключалась в том, что удалось запутать концы. «
Про Юлия точно не догадаются – в этом у Маши не было сомнений: слишком уж сложная цепочка. Милиции не по зубам. А кроме того, в качестве главной улики должны фигурировать деньги: от денег она избавилась.
«Как это там? – Маша пыталась вспомнить название польского фильма. –
«