Полундра

— Нет, старлей, я же тебе говорил. — Кавторанг почувствовал себя заметно увереннее, видя, что Полундра почти готов согласиться. — Твоя специальность и на гражданке очень востребована. Водолазы твоей квалификации и в мирной жизни очень нужны. Ты погоди немного, я все выясню окончательно и тебе сообщу. Ты не бойся, я своих людей так просто не бросаю. — Из папки он вытащил лист бумаги, ручку, подал все это Полундре. — На вот, пиши рапорт. А что дальше, там видно будет.

Полундра послушно взял лист, ручку, удобно устроил кожаную папку кавторанга у себя на коленях, однако все медлил.

— Понимаешь, командир, — сказал, наконец, он дрогнувшим от волнения голосом. — Отец бы не простил мне вот этого ухода из флота…

— Что поделаешь, сынок, — со вздохом отвечал кавторанг. — Но ведь ты сам посуди: твой отец не устраивал драк в ресторанах. Ладно, ты пиши, пиши…

И Полундра дрожащими от волнения руками стал медленно, аккуратно выводить на бумаге, букву за буквой, рапорт с просьбой о его увольнении с флота. Кавторанг и мичман внимательно следили за ним.

ГЛАВА 9

Первая клиническая больница города Мурманска чем-то напоминает дворянскую усадьбу, устроенную в самом центре города. Большой роскошный парк со множеством вековых елей окружает старые, еще довоенной постройки двухэтажные корпуса больницы, отчего, несмотря на близость оживленных городских улиц, на территории больницы всегда тихо и очень уютно, словно в лесу. Первую клиническую больницу иногда еще называют клиническим городком, потому что здесь лечат практически все разновидности человеческих недугов, а территория, занимаемая больницей, и количество корпусов столь велики, что и в самом деле производят впечатление небольшого городка — очень уютного, тихого, ухоженного и красивого.

Однако белокурую девушку, торопливым шагом шедшую по аллее между больничными корпусами, вся эта тишина, красота и уют интересовали мало. С тревогой глядя по сторонам, она переходила от одного корпуса к другому, читала их номера, пока наконец не нашла нужный — с надписью под ним «Отделение травматической хирургии», — куда она поспешно зашла, бережно затворив за собой массивную старинную дверь.

Дежурная медсестра при входе, выслушав просьбу, внимательно оглядела ее и машинально переспросила:

— К Старикову? Да, он у нас. Пойдемте…

Протянув белый халат, она повела белокурую девушку по больничному коридору.

Коммерсант Борис Стариков лежал в отдельной палате, соответственно его рангу и выплаченным за лечение деньгам. Это было просторное и светлое помещение с телевизором, видеомагнитофоном, холодильником, полкой с иллюстрированными журналами и кнопкой немедленного вызова дежурного врача, причем после нажатия на эту кнопку дежурный врач действительно появлялся. Впрочем, все эти удобства и почет его мало радовали. Потому что Борис Стариков был, что называется, лежачим больным. Кроме правой руки, безжалостно сломанной Полундрой еще в самом начале, коммерсанту в той драке в ресторане выбили передние зубы, сломали два ребра и ухитрились вывихнуть голеностопный сустав левой ноги. Так что теперь, закутанный в гипсовые повязки, как младенец в пеленки, Борис Стариков лежал, как колода, на своей постели, здоровой левой рукой выполняя все необходимые жизненные функции.

Лишенный возможности двигаться, прикованный намертво к больничной койке, коммерсант Борис Стариков скучал отчаянно. Телевизор смотреть ему уже надоело, читать тем более, поскольку к чтению он и вовсе был человек не приученный. Больше всего на свете ему бы сейчас хотелось от души потрепаться с кем угодно, хоть с самой последней санитаркой-уборщицей в этой поганой больнице. Однако медперсонал здесь был постоянно занят и очень злился, когда оказывалось, что коммерсант вызывал их к себе просто так, поболтать. Борис Стариков теперь был бы очень рад оказаться в общей палате вместе с другими больными, однако как раз этого ему и сделать-то было нельзя. Бабки ж уплачены за отдельную палату со всеми удобствами!

Поэтому коммерсант Борис Стариков был несказанно рад, когда дверь его похожей на камеру одиночного заключения палаты открылась и на ее пороге возникла белокурая девушка. Широкая, вся в ссадинах, залепленная пластырем рожа коммерсанта расплылась было в довольной улыбке, однако в следующий момент Стариков счел за лучшее эту свою радость не показывать. Скроив гримасу досады, он тяжело вздохнул, закатил глаза и печально отвернулся к окну, украдкой наблюдая, какое впечатление производит это все на белокурую девушку.

А впечатление было сильным. Бизнесмен мог бы и не корчить болезненной рожи: его вид с забинтованной головой и почти полностью закутанным в гипсовый панцирь туловищем был отменно страшен.

— Боря, — тихо сказала белокурая девушка, робко подходя к кровати. — Тебе очень больно?

Боря снова трагически вздохнул и поморщился:

— А ты как думаешь? Этот твой мореман, сволочь проклятая… Чтоб там акулы ему яйца откусили! Козел вонючий… Ну ничего, я еще доберусь до него!