Полундра! (СИ)

— Мне бы на передовую, — объясняю я. — Задание у меня.

— Мы с вами встречались, — негромко говорит он мне, помогая усесться в «Эмку». — В тридцать девятом, на параде.

— Понял, — киваю я. — И?

— Работайте спокойно, товарищ военный корреспондент, — скупо улыбается он.

Хорошо, когда такие понимающие попадаются. Да и в помощь будет он мне, если что. Но, надеюсь, все пройдет нормально: наберу информацию, тисну статью и отправлюсь восвояси. Так я думаю еще часа два, а затем…

— Командира убили! Танки! Танки прорвались! — панические вопли слышатся слева и справа.

Я даю очередь в воздух, обещая расстрелять каждого, кто побежит, организовываю людей и… кипит бой. Подумать только, всего несколько минут назад я брал интервью у командира батальона, а вот уже командую остатками подразделения вместо него. Но так правильно, и выхода нет, потому что, если я дам слабину — будет паника, а она на войне последнее дело.

Вот и держимся мы — час, два, а людей все меньше, но тут вдруг появляются наши танки, и становится попроще. Расслабившись, я утрачиваю осторожность, потому открываю глаза уже в санбате, где за мной ухаживает та самая санинструктор из поезда. И, глядя в глаза совсем юной девчонки, я знаю — победа будет за нами.

Викки

Божечки, как страшно-то, божечки вы мои… Все вокруг взрывается, стреляют гитлеровцы поганые, но вот там солдатик лежит, он живой еще, я отсюда вижу. И я ползу, ползу к нему, вздрагивая от взрывов и от свиста пуль, но я спасу тебя, солдатик, обязательно, держись только!

— Сестричка… — шепчет он, теряя сознание.

Я для всех них сестричка, они так ласково меня называют, что иногда хочется плакать, но сейчас не время, просто нельзя плакать — надо перевязать совсем юного паренька и тащить его в санбат. Он поправится и снова будет бить эту гадину, отнявшую у меня папу. Поэтому я и пошла в санинструкторы. Дорисовала себе целых два года в бумагах и пошла. Никто и не знает, а то б не взяли, а мне очень за папочку отомстить надо!

А потом уже, после боя, я сижу с ребятами у костра. Они ласковые такие и любят меня, кажется, как родную. Так тепло с ними мне, как с папой прямо, поэтому, наверное, и не страшно совсем. Хотя кого я обманываю, еще как страшно, но просто надо, потому что я должна, просто обязана вытаскивать ребят. И молодых парней, и дяденек суровых тоже должна.

Ничего, вот ночь придет, утихомирятся гады, и тогда можно будет уже и поспать… Немного поспать бы, и все. А потом новый день, и снова бой. Уносящий их к папе каждую минуту, но я все-таки стараюсь сделать все, чтобы вытащить… Ой, дядю Пашу убили! Совсем убили… Но тут встает военный корреспондент. Я думала, он только писать умеет, а он и расстрелять грозится, и командует, да так, что гады ничего сделать не могут, только под конец боя падает он в окоп.

Но я все вижу, перевязываю его, а потом изо всех сил тащу в сторону санбата, волоку просто, хотя он тяжеленный, будто из железа сделан, а не из мяса и костей. Тут меня ребята видят, сразу же принявшись помогать. А глаза у товарища корреспондента такие глубокие, я просто тону в них… И вообще он хорошенький такой, жалко только, что на меня, пигалицу, он и не посмотрит.

Я остаюсь с ним в санбате, помогаю расположить его, ухаживаю, пока боя нет. А он приходит в себя и улыбается мне так… Просто сказочно улыбается он мне, даже не хватает сил рассказать, как именно. Нет у меня таких слов… Но корреспондент под юбку не лезет, а просто просит посидеть и поговорить с ним. Волшебный какой-то он, все-все рассказать такому хочется, но я не буду, конечно, потому что кто его знает…

Невилл

— Что-то шевелится у фьорда, — задумчиво говорит мне вахтенный, внимательно глядя в бинокль.

Я поднимаю свой, начав смотреть в ту же сторону. Прав Виталий Палыч, есть какое-то шевеление, и оно тут неспроста. Фрицы могут неприятности устроить, а своих тут нет. Все свои в базе остались, так что нужно командовать погружение, а то доиграемся. А мне играться ни к чему, меня в базе самая лучшая на свете девушка ждет.

— Давай нырнем, от греха подальше, — соглашаюсь я, следом командуя уже в трубу. — К погружению!

Звенят колокола громкого боя, подлодка наша уходит на глубину. Эх, нам бы акустика, да только нет акустического поста на лодках типа «Д», так что мы по старинке пойдем. Командую на перископную, мою команду повторяют, репетуют, как это у нас называется, дизеля гаснут, и подлодка, вздохнув, отправляется, куда сказано. Сейчас поглядим, что там шевелится такое.

Идет вверх перископ. Сначала оглядываю небо, а затем уже разглядываю фьорд. Интересное кино — мотобот, получается? А что он здесь забыл? Спокойно жду, не спеша, ибо терпение у нас — наипервейшее дело. И оно оказывается вознагражденным.

— Первый, товсь! — ручка торпедного телеграфа застыла на этой команде. — Полный! — командую я полный ход.

— Первый тов! — доносится из переговорной трубы.