— Здравствуйте, товарищи, — к нам подходит статный военный в новомодных погонах. Едва удержавшись, чтобы не дернуться на «беляка», я прижимаюсь к Колину.
— Здравствуй, Витя, — спокойно произносит папа. — Ты за нами?
— За вами, — кивает тот. — Прошу в машину.
— Нас много, — предупреждает его мой любимый.
— Ничего, — усмехается военный. — Поместимся.
И ведет нас к длинному автомобилю, вызывающему мое удивление — такие я не видела. Сзади у него надпись «Чайка», что мне не говорит ни о чем. Пожав плечами, я доверяюсь командирам, ведь от меня действительно ничего не зависит. Внутри оказывается очень много места, и помещаемся мы все. Военный о чем-то коротко переговаривает с папой, а я чувствую себя так, как будто не было никакой войны, а мы просто из далеких далей домой приехали.
— Сейчас в управление заскочим, — объясняет нам папа. — Нужно отметиться.
— И демобилизоваться, — медленно произносит Колин. — А то мы же…
— Учитывая, что погибли? — хихикаю я, на что он улыбается, целуя меня в кончик носа. — Кстати, а как ребята?
— Потом встретитесь, — хмыкает папа. — Сейчас им не до всего. Вот придут в себя, экзамены опять же, ну и школа, хотя учить вас, скорей всего, надо только разнице.
— Да, — киваю я. — История, науки всякие, ну и география…
— В том числе и нашими стараниями, — смеется любимый. — Так что встретимся в одном классе.
Автомобиль по звуку на эмку совсем не похож, мягко, как-то сыто рычит, унося нас всех с вокзала. Под колеса ложится дорога, а я чувствую себя освобожденной. Может быть, это потому, что я из санбата? Не знаю, но вот воевать совсем не хочется уже, хочется лежать на травке и смотреть в небо.
— Как-то быстро нас отпустило, — замечает Колин, хотя, наверное, пора переходить на местные имена.
— Это еще не отпустило, — сообщает ему военный. — Пляски еще будут, не беспокойся.
— Надо на наши имена переходить, — замечаю я ему. — Мы же дома уже.
— Надо — перейдем, — кивает Колин, — но попозже.
Мне кажется, срабатывает какой-то порт-ключ, потому что мы вдруг оказываемся в большом городе, полном автомобилей самых разных цветов и конфигураций. Я рефлекторно бросаю взгляд в небо, а затем ищу зенитки, которых нет и понимаю — не отпустила война, просто спряталась. Спряталась до поры, но мы справимся, потому что мы дома.
Симус
Выйдя на перрон, я ловлю Катю, и немного ошалеваю. Вокруг меня множество взрослых, обнимающих краснофлотцев, дальше я вижу ошалевшего командира. Таким я его еще никогда не видел, а Луна, свет нашей медицина, плачет уже, не справившись с эмоциями. Тихо вскрикивает Катя, заставляя меня резко развернуться навстречу новой опасности. Но вот именно опасности нет — это я понимаю в тот самый миг, когда двое взрослых обнимают нас. И кажется мне, что жива мамка, да сестры мои…
— Здравствуй, родной, — всхлипывает смутно мне чем-то знакомая женщина. — Здравствуй, доченька.
Теперь и Катенька моя плачет, потому что столько нежности в этом голосе, что и перенести трудно. Но я отчего-то чувствую женщину родной, близкой, необыкновенной. А мужчина — просто надежный. Подняв голову, я ловлю взгляд командира, мне сразу же кивнувшего и расслабляюсь, а родные, близкие — я чувствую — они близкие мне люди, обнимают меня и Катю, уводя куда-то.
— Твоих родных сожгли фашисты проклятые, — вздыхает женщина лет сорока на вид. — Помнишь Лидочку? Ее подобрали партизаны, уж неизвестно, как я выжить смогла…
И тут я понимаю — это сестренка моя младшая, полгода ей было или около того. Она сумела выжить, встретив, наконец, меня с войны. Действительно, почему я тогда о самой младшей не подумал? Сейчас уже не скажешь, но факт есть факт, Лида выжила и мы теперь точно не одни.
— Я буду тебе мамой, Сережа, — ласково произносит она. — Ведь ты отомстил за нас всех. Примешь меня?
— Глупый вопрос, Лида, — улыбаюсь я. — Ты — все, что у нас есть.
— Ну я у вас тоже есть, — твердо произносит, видимо, папа. — И вся наша страна. Так что…
Я понимаю, что он хочет сказать, кивнув, а новообретенные родные ведут нас к избе. Обычная такая деревянная изба, сруб деревенский. И вот, когда мы входим внутрь, там уже и Танечка обнаруживается. Она сидит за столом, очень ласково улыбаясь, и я понимаю — тут какая-то тайна. Впрочем, сначала мы рассаживаемся, и только потом Катенька моя готовится расспрашивать Таню, но та останавливает свою маму жестом, вздохнув.
— Мама, я… — как будто вернувшись в прошлое, она задумывается, явно опасаясь задать вопрос.
— Ты наша с Гермионой дочь, — обнимает ее Катя, погладив по голове, как маленькую.
— Это ура! — радуется Таня, совсем непохожая сейчас на офицера, оно и понятно — с мамой она сидит, как не понять. — Значит так… Родителей, кого нашли, всех омолодили, а вам реабилитация нужна. Поэтому будет отдых, потом экзамены и школа. Обычная школа, — уточняет она. — Там сами решите.
— Это точно ура, — оглашается с ней Катя, ставшая с дочкой серьезной, да и страх растерявшая. — Тогда давай поедим, а там и поговорим, раз уж реабилитация.