Браслет Морейн представлял собой чешуйчатого дракона, пытающегося проглотить свой хвост. Народ Эридана считал уробороса символом бесконечности. Символом жизни и смерти, созидания и разрушения, постоянного перерождения и гибели. Сейчас серебро неприятно жгло кожу. Эльба чувствовала, как рука дрожит от непривычной тяжести.
Вольфман Барлотомей стоял на самом верху обсидиановой лестницы. В его глазах читалась уверенность, несмотря на болезненный вид. Позади него, перед кровавым троном притаился Пастор Висконсий, облаченный в черную ризу. Никто и никогда не смотрел на Эльбу таким пренебрежительным взглядом, будто она не имела права находиться в обители Барлотомеев и связывать с ними свою судьбу. Сгорбленный, худой, с уродливым носом, таким же огромным, как клюв старой вороны, он, прищурившись, наблюдал за Эльбой, пока она поднималась по ступеням в такт оглушающей музыке органа.
Вольфман протянул Эльбе руку. Она нерешительно приняла ее и остановилась перед Пастором Висконсием, гордо подняв голову.
– Мы стоим здесь, – прохрипел старик и поднял перед собой морщинистые ладони, – перед взором ушедших предков, чтобы запечатлеть союз этого мужчины и этой женщины.
Милена Барлотомей сжала пальцами обручальное кольцо Вигмана Многолетнего, на ее сердце лежала удушающая тяжесть, и она не могла шевелиться. Рядом с Миленой стоял Атолл Полуночный, и она слышала, как тяжело он дышит. Люди за их спинами застыли в благоговейном ужасе. Они и представить не могли, к чему приведет союз благородного потомка Первого Человека и наследницы правителя речных шутов Эридана.
Даже непроницаемое лицо Хьюго Кнута – визиря Вигмана – выражало сомнение.
Нейрис Полуночная положила ладонь на плечо брата и сжала его, а затем еще раз посмотрела на племянницу, которая казалась
Но существовали ли какие-либо причины, чтобы предавать собственных детей?
Смерть сына разбила Атоллу сердце. Несколько дней он не мог прийти в себя, рыча и безумствуя, словно дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Потом же, узнав, что пропала Рия, Атолл рухнул на колени посреди покоев и замолчал, так что на какое-то мгновение Нейрис показалось, что она потеряла брата. Единственное, что смогло заставить Атолла Полуночного встать на ноги, – это долг.
Его долг как отца. И как правителя.
Он обязан был жить ради семьи и ради своего народа.
Смотреть на то, как своему долгу следует Эльба, было невыносимо больно, и Нейрис прекрасно это понимала. Она снова с силой сжала плечо брата, увидев, как Эльба целует руку Вольфмана Барлотомея Многолетнего в знак вечной преданности.
Юный король прикоснулся губами к ее лбу в знак вечного покровительства.
– Да будет так! – Пастор поднял руки молодых людей и перевязал их зеленой лентой, такой же изумрудной, как и холмы Станхенга. – Воля, сердце и душа. Отныне и навсегда у ваших судеб единый путь.
Эльба застыла, чувствуя, как горят щеки. Она попыталась посмотреть на Вольфмана и не решилась пошевелиться. Ее трясло так, что она боялась рухнуть замертво.
– Воля… – провозгласил юный король, повернувшись к девушке.
Она робко прошептала, не поднимая глаз:
– Сердце…
– И душа, – сказали они одновременно.
Вольфман приподнял лицо Эльбы за подбородок, а она испуганно поджала губы.
– Отныне и навсегда у наших судеб единый путь, – сказал он Эльбе, и ей показалось, будто звучало это не как обещание, а как угроза. – Отныне?
– И навсегда. – Змеиное шипение из уст дочери Змеиной жрицы. По залу разнеслись радостные хлопки и возгласы, снова заиграл орган. А молодому королю неожиданно стало не по себе. Впервые он увидел в глазах своей невесты жуткий блеск.
Дубовые двери тронного зала со скрипом распахнулись, люди расступились в стороны, освобождая молодоженам проход, и Эльба с Вольфманом повернулись к свету. Им предстояло пройти долгий путь до хребта Станхенга, где, по преданию, жили души предков королей и королев Вудстоуна. Однако пройти его нужно было с одной ноги. Считалось, что жених и невеста будут счастливы лишь в том случае, если преодолеют расстояние от замка Станхенга до Каменного Круга в ногу.
Вольфман неуверенно сглотнул, а потом взял Эльбу под руку. Самое трудное было впереди, и он уже чувствовал слабость, едва оглядывал красный ковер на черных ступенях. Эльба заметила, как Вольфман напрягся.
– Вы в порядке?
– Поскорее бы все это закончилось. – Он раздраженно поджал губы. На нем были невероятно тяжелые серебряные доспехи, атласный плащ развевался за спиной. Вольфман собрался с духом и бросил взгляд на мать. – С правой ноги, Эльба. Готова?