— Оставайся со мной, — шучу я. — Ненадого.
Виолетта склоняет голову мне на плечо. Она начинает напевать песню, знакомую песню, которую я не слышала уже очень давно. Та колыбельная, которую я пела ей, когда мы были маленькими, та, которую когда-то пел мне Рафаэль у берега эстенцианского канала, история о речной девушке.
— Первые Весенние Луны, — шепчет она. — Помнишь?
Я помню. Это был залитый солнцем вечер, и я протянула Виолетту сквозь поле золотой травы, которая росла на земле у нашего дома. Она смеялась, спрашивая меня, где я её брала, но я просто хихикала и прикладывала палец к губам. Мы проходили через ширь, пока не доходили до острого выступа, возвышающегося над центром нашего города. Когда солнце отбрасывало фиолетовые, розовые и оранжевые оттенки вдоль неба, мы ползли на животах к краю скалы. Искры цвета и света танцевали вдоль городских улиц. Это была первая ночь Весенних Лун, и начали появляться гуляки. Мы с восторгом смотрели, как взрываются фейерверки в небе, разбрасывая ещё больше цветов мира, а этот звук оглушал нас радостью.
Я помню наш смех, как мы неловко держались за руки, невысказанность между нами, то, что мы на мгновение были свбодны от отца.
— Сёстры навсегда, — заявила тогда Виолетта своим молодым голоском.
— Я люблю тебя, — сказала она, страстно нависая на мне, даже когда у меня заканчивались стлы.
— Виолетта, — бормочу я.
Я чувствую себя странно, бредово, словно жар охватил меня во сне. Слова звучат слабо и невесомо, от кого-то, кто напоминает мне себя, но я не уверенна, что я всё ещё здесь.
Слёзы падают из глаз Виолетты. Она ничего не говорит. Возможно, она больше не слышит меня. Я отдаляюсь в этот момент, продолжая уходить.
Мои губы едва могут двигаться.
Обе её руки сжимают моё лицо. Виолетта смотрит на меня такой решимостью, затем тянет к себе и обнимает меня.
— Ты — свет, — отвечает она мягко. — И когда ты сияешь, ты сияешь ярко. Её слова становятся слабыми, и она начинает исчезать. Или, возможно, исчезаю я. Шёпоты внутри меня ушли, оставив вместо себя тишину, но я не скучаю по ним. Вместо них тепло Виолеттиных рук, биение её сердца, которе я слышу в груди, зная, что она покинет этот мир и вернётся живой.
— Аделина, — говорит Виолетта взволнованно, когда она продолжает угасать.
Я чувствую её слабее. — Подожди. Я не могу.
— Иди, — говорю я мягко, одаряя её грустной улыбкой.
Виолетта и я смотрим друг на друга, пока я не прекращаю видеть её. Потом она исчезает в темноте, и мир вокруг меня расплывается.
Я чувствую холодную землю под щекой. Я чувствую пульс моего погибающего сердца. Надо мной склоняется фигура Моритас, покрывающая меня милосердным покрывалом ночи. Я делаю медленный вдох.
Ещё один медленный вдох.
Другой.
Последний выдох.
Глава 29
Виолетта Амутеру
Существует старая легенда о Компазии и Эратосфене. Когда Виолетта садится на корточки, плача по умершей душе сестры, она думает о ней.
Аделина впервые рассказала эту историю, когда она была очень маленькой, в один из ярких дней в саду их дома. Виолетта помнит, как удовлетворенно слушала, пока она плела в серебристых волосах сестры косы, мечтая о том, чтобы и её волосы были так прекрасны, благодарная и виноватая в том, что она не несёт последствий за это. Давным-давно, сказала Аделина, когда мир был молодым, бог Амаре создал царство людей, которые неблагодарно отвернулись от него. Обида и ярость Амаре призвали молнии и грозу, заставляли моря подниматься и топить королевство под волнами.
Но он не знал, что его дочь Компазия, ангел Сочувствия, была влюблена в парня из королевства. Только Компазия осмелилась бросить вызов Святому Амаре. Даже когда её отец утопил человечество в наводнении, Компазия дошла до своего возлюбленного и превратила его в лебедя. Он летел высоко над потопом, выше луны, затем ещё выше, пока его перья не превратились в звёздную пыль.
Каждую ночь, когда мир впадал в тишину и только звёзды бодрствовали, Компазия спускалась с небес на землю, а созвездие Лебедя Компазии превращалось обратно в Эратосфена; и вместе они гуляли до рассвета, который снова их разлучал.