Полуночное солнце

При первом звуке колоколов старик гневно выскочил из чума и побежал к лесной опушке. Он поднял кулаки и погрозил русскому стойбищу, точно и впрямь это могло уменьшить его страдания.

Ночью он, взяв лук и колчан, наполненный стрелами, ушел к городу. Вернулся рано утром. Таули и толмач проснулись. Они увидели, что старик вырезывает на своем луке три крестика.

— Что ты делаешь, Окатетто? — спросил Исай.

Старик не ответил.

— Ты убил трех медведей, отец? — спросил Таули.

Старик отрицательно покачал головой. Юноши не стали настаивать. Они легли спать. Перед рассветом старик разбудил Таули.

— Слышишь? — сказал он. — Звонят.

Таули слышал звуки колокола. Руки старика тряслись от гнева:

— Я боюсь этих звуков.

Он замолчал неожиданно, точно раскаиваясь в своей болтливости.

— Их не надо бояться, — сказал Таули.

Старик не ответил.

Следующей ночью он вновь пошел к русскому городу. Вернувшись, он вырезал на своем луке пять крестиков. И впервые за много дней глаза старика радостно поблескивали.

— Чьи сердца ты отметил смертью? — спросил Таули.

— Сердца пяти русских, — ответил старик.

24

Горит маленький костер. «Если в него подбросить веток, — думает Таули, — он будет большим костром; если не подбросить, он потухнет, как потухло восстание».

— До самой смерти ночами я буду ходить к стойбищу русских, — внезапно нарушает тишину старый Окатетто, — и когда крестиков на моем луке будет втрое больше, чем лет моей старухе, я спокойно умру:

— Они поймают тебя, — говорит Таули, — они повесят тебя на лиственнице у стойбища.

— Что делать? — отвечает старик. — Мы скоро теряли то, чего добивались. Мы уходили к своим озерам, в свои леса и тундры. Приходили новые русские, и вновь мы платили ясак или кончали виселицей, умирали под батогами. Где же правда, Таули? — Старик замолкает, хмуро глядя на луну, что золотой монетой висит над мокоданом. — В надымской тундре, — задумчиво продолжает он, — четыреста наших людей собрались много лет тому назад сжечь Обдорск. Они окружили его со всех сторон и обстреливали, но пришли русские со своими самопалами, и наши отступили в Надым. В том же году хатангские ненцы напали на мангазейский острог, но их перебили почти всех до одного. А сколько раз наши сжигали деревянное стойбище русских — Пустозерск! Они сжигали его пять раз, а царь присылал все новые войска, и кровью истекал наш народ. Мы платили и платим луковую дань своей кровью. Скоро истечем ею. Мы уже привыкли к веселой воде, которая на мгновенье делает легкой жизнь, мягким сердце, слабым ум и непослушным тело. Где же счастье? — спрашивает старик.

— За далекими горами оно, — отвечает Таули, — во всех сказках о нем поется.

— Где моя жена? — спрашивает старик. — Где повесили ее русские? Они уже давно сожгли ей волосы и отрезали язык. Я знаю это. Они так делают.

Он замолкает и, закрыв глаза, откидывается на шкуры.

…В легком челноке она едет по озеру, черные косы ее отражаются в воде. Ловкие руки ее временами отливают серебром — это трепещет рыба, вынутая из сети. Как чист ее голос! Алые ленты на панице[35] вместе с синими лентами говорят о ее молодости и здоровье. Когда наступает болезнь, паницу не следует украшать — так ее учил обычай предков.

Тайконэ ловила рыбу и пела песни. Солнце, звезды, которые водили в далекие странствия Окатетто, серебристые рыбы — все это было в ее песнях, веселых и легких, как полет чайки над морскими волнами.

Приходит милый от лесов,
Он соболей аргиш привез.
Он сто песцов ко мне привез,
Он сукон аргиши привез.
«Невестой будь», — сказал.
Что я скажу ему в ответ?
Женою буду или нет,
Жених, беда, богат.
«Но где твои стада?» — спрошу.
«Но где твои чумы?» — спрошу.
Уедет или нет…
Уехал парень навсегда…
А в котелке кипит вода,
Проснулась я тогда…
Вот сон, ой-ой, хороший сон,
А милого и нет…

«Спой еще песню!» — кричал с берега Окатетто, чиня нарты.

Тайконэ смеялась в ответ и запевала новую песню.

Как весело потрескивал костер в чуме Окатетто много лет подряд! Но пришли голодные годы, и он заболел. Тайконэ одна ходила на охоту и ловила рыбу. Возвращалась она с такой маленькой добычей, что не хватало даже больному Окатетто. Но, чтобы он не страдал вдвойне, за себя и за нее, она пела песни и ободряла его. Вскоре смерть совсем близко подползла к чуму Окатетто. Она умертвила его собачью упряжку, унесла весенней водой его снасти и наконец потушила костер.

Мимо ехавшие охотники отогнали смерть. Они спасли Окатетто. Но заболела Тайконэ. Она так долго болела, что шаман сказал Окатетто, что Тайконэ просто ленива.