Полуночное солнце

— «Дорогой отец, Илья Семенович Лаптандер! Это письмо пишу я, Семка. Живу я хорошо, только худо, что меня в летчики не берут, потому нервный я, боюсь машины, даже шаманы ночью снятся. А дали нам в техникуме синие штаны, и я купил себе большую шляпу и сумку, куда деньги прятать, ридикюлем называется. У нас все девки купили, и я купил; если хочешь, то тебе куплю, красную или черную, деньги носить. В газете про тебя написали, что ты среди колхозников самый богатый бригадир, — куда же деньги прятать? А в колхозе сберкассы нет».

— Вот, вот шельмец! Году не прошло, а пишет. С испокон веков не было в нашем роду грамотных. Так ли хоть буквы-то ставит?

— Все так.

— Вот болесь-то!

Счетовод наслаждается восторженным выражением стариковского лица. Он тоже горделиво снимает очки и говорит с почтением:

— Лечиться надо вам, Илья Семенович, а то защемление будет, помрете.

— Помру! — мрачнея, говорит старик. — Верно, скоро помру. Мне все хуже и хуже. — Он молчит, машинально тянется к папиросам, что лежат на столе счетовода, закуривает, и глаза его наполняются тоской. — Дай мне упряжку. Я тундру погляжу, с олешками попрощаюсь.

— Ты никак всерьез умирать вздумал, — неискренне удивляется счетовод, — силой к врачу отвезем. Свяжем — да поедешь. Так председатель сказал.

— Он мальчишка — твой председатель. Он готов подохшего олешка в больницу везти. Надо помирать. Подумать надо, какое дорогое дело задумали!

Счетовод мгновенно морщит лоб, потом улыбается в усы и говорит:

— Не будем же мы олешек зря гонять! Отчет в город повезешь, может, на самолете даже. Там посмотрим. Прощайся с тундрой пока.

— Ну то-то, спасибо, парень.

Илько выходит из палатки. Ловит оленей и едет по тундре. Олени резво мчатся между кустов, вспугивая куропаток и мелких пичужек. Старик всей грудью дышит мягким воздухом озер и приятной прелью тундры; темно-смуглое лицо его разгладилось от морщинок. У берега горной речушки он остановил упряжку, помыл руки в воде и, когда по пальцам забегали мурашки, подул на кончики пальцев. Прощальным взглядом он окинул реку, кусты, небо, спокойно плавающие стайки гусей и уток. Река напоминала ему о детстве, пятидесяти олешках, горбатом отце, который так и не стал богатым, сколько ни спасал стадо от старухи хад — тундрового бурана, сибирской язвы, сколько ни заклинал добрых и злых тадебциев — духов.

Илько оказался счастливее отца. В добрые годы он доводил стадо до ста пяти олешек, но все же нужда оставляла с каждым годом все больше и больше глубоких морщин на его открытом лбу.

А потом пошли по тундре колхозы. Илько был умнее других. Он два года обдумывал жизнь и заклеймил колхозным клеймом свое стадо. И он не ошибся. Олени паслись на сочных и проверенных тропах, и каждый год десять стад вырастали на семьсот телят. У колхоза стало столько денег, что посредине троп колхозники решили выстроить пять домов с банями. Зачем ребятам и бабам теперь таскаться по тундре, мерзнуть и слепнуть в чумах? Пора и им пожить хорошо. Выучится Семка на учителя, будет грамоте их учить.

Через три года не узнать родные тропы, ненцы самыми грамотными людьми на свете станут, а он этого не увидит. Унесут его тадебции на седьмое небо к великому Нуму, вот и сиди там, скучай по земле, хотя и олешек там, поди, дадут, но чем их кормить? В раю ведь тундры не устроят. На то он и рай.

Старик вздыхает и поворачивает упряжку на север; оранжевая тундра, седые головы сопок, небесная девственность озер — все это он скоро не увидит. А сколько рыбы в озерах! В этом году колхоз купил два моторных бота и одну моторную лодку. Семнадцать охотников на нерп и моржей и столько же рыбаков! Сразу колхоз не на шутку разбогатеет, и зимой будут подсчитывать доходы. Обидно, что его уже не будет при этом. Скажут колхозники: «Вот Илько не дожил до такого богатства — жалко».

Старик видит у сопки третье стадо. Он расспрашивает бригадира утомительно подробно. Потом он дает советы горячо и в то же время снисходительно, с достоинством.

Так он объехал все стада и вернулся только к вечеру. Около озера плотники суетились, зажигая костры. Колхозный счетовод почему-то надел желтые краги и торопливо бегал от одного костра к другому, тщетно разыскивая очки, которые были заткнуты в нагрудный карман френча. Не найдя очков, счетовод в бинокль стал смотреть на юг.

Илько подошел к нему и спросил удивленно:

— Кого потерял в небе?

Счетовод отставил бинокль и торопливо сказал:

— Одевайся! Важную бумагу от колхоза повезешь. На самолете.

— Ой, что ты, — удивился старик, — на олешках бы скорее как-то.

— Одевайся, одевайся.

Вскоре над озером закружился гидросамолет окрисполкомовской связи. Водяная дорожка побежала к берегу от подлавков самолета.

— Быстрее, товарищи, — сказал летчик, — солнце садится.

Из самолета вышел председатель колхоза. Он достал письмо и незаметно передал его счетоводу, а тот подчеркнуто громко сказал, передавая Илько:

— Это очень важная бумага, отец. Простился с тундрой?

— Попрощался, — сказал тихо старик, — со всеми попрощался.

— Ну и вот. Отдашь председателю окрисполкома письмо, тогда и умирай.