Я сразу поняла, что бы хотела надеть. В прошлом месяце я просто влюбилась в светлый роскошный плащ, который я видела в одном из столичных шоу-румов. Он идеально подходил к моим сапогам, и хоть цена была не маленькой, я бы его купила, но моего размера не нашлось. Так вот сейчас я зажмурилась, представила себя в плаще, представила, как красиво он будет облегать мой бюст, как великолепно бежевый плащ будет гармонировать с моими длинными каштановыми волосами и синими глазами.
Открыв глаза, я поразилась — я была в таком же плаще. Но сидел он, мягко говоря, как на корове седло. Плащ на мне болтался, так как был на три размера больше, чем нужно.
Кузьминична захохотала во весь голос.
— А ничего поприличнее больше не нашлось?
— Да что такое? — с жалостью воскликнула я. — В тот раз размера не было подходящего, и даже сейчас он мне великоват.
— Если ты представляешь вещь из магазина, где не было твоего размера, где он тебе не подошел, значит, ты не можешь его надеть по своей фигуре — такого плаща в этом магазине просто нет. А в другом магазине ты его не видела и не надевала. Представь что-нибудь подходящее из своего личного гардероба.
Я решила в этот раз не выпендриваться, все равно у меня сегодня не получится переплюнуть Кузьминичну с ее соболями. А рваные колготки действительно нужно переодеть — пусть ими санитары в морге любуются. Я спокойно представила себя в любимых джинсах, короткой кожаной курточке по погоде, сапоги решила оставить прежние. Представляя себя, я малость подправила макияж, накрасила губы и дорисовала себе легкий румянец.
— Вот так значительно лучше, — одобрила мои старания Кузьминична.
— Вот бы всегда на работу так за одну секунду собираться, — начала разговор я и тут же осеклась. Какая же работа? Теперь нет меня, нет и моей работы!
Похоже, все мои негативные эмоции были написаны у меня на лице, так как Кузьминична сочувственно сжала мне руку и проникновенно спросила:
— А что с тобой случилось? Ты заболела? В аварию попала?
— Я не знаю, все нормально было. А потом… — тут я опять заплакала, слезы потекли по моим щекам. Пантомима с переодеваниями, интересная каждой девушке, на время отвлекшая меня от моей участи, уже закончилась. Теперь ничего не мешало предаться нерадостным думам.
— Ну-ну, что ты. Не волнуйся ты так. Успокойся.
Я, глотая слезы, с надеждой взглянула на собеседницу.
— Расскажите, пожалуйста, что происходит. Я что? Умерла?
При произнесении этого слова меня снова принялось трясти.
— Ну, скажем так. Ты теперь перенеслась в другое состояние, — очень корректно произнесла Кузьминична. — С точки зрения любой религии — это только смерть тела, душа же живет вечно. С точки зрения физики — все мы только сгустки энергии, и это просто переход в другое состояние вещества. Каждый тут понимает, как ему удобнее.
— Но почему я именно здесь? То есть осталась в этой больнице? Где рай? Ад? Я же видела, как там, в палате, открылись небеса, и мужик с рыжей бородой улетел туда.
— Да? Смирнова все-таки забрали? Давно лежал в шестой палате, мучился. Как раз сегодня его должны были оперировать. Значит, его тоже забрали, — сообщила Кузьминична.
— Забрали? Куда забрали? Почему меня не забрали? Почему вы тоже здесь?
— Это очень сложный вопрос. С адом, с раем, с чертями-ангелами. У каждого человека свой жизненный путь, своя судьба — предназначение. Все мы появляемся в этом мире не просто так. — Кузьминична сняла стильные очки, наверное, из последней коллекции Диор, и принялась протирать их жутким клетчатым носовым платком необъятных размеров, появившимся в мгновение ока из воздуха. — Когда-то на месте этой больницы ничего не было, неподалеку была небольшая деревушка в двадцати километрах от Москвы, здесь же был глухой лес.
Я ярко представила, что там, где гудит скоростная трасса, шумит, не прекращая свой гул ни на секунду, Ленинградка, стояли вековые деревья: высоченные корабельные сосны, раскидистые липы, вечнозеленые ели.