Полуночные поцелуи (ЛП)

Но на пятый день она отказалась позволить мне барахтаться в одиночестве. Я веду ночной образ жизни, хотя называть это так слишком великодушно, поскольку я едва существую, лежу в постели, делаю абсолютно все, что угодно, или сплю. Только под покровом темноты я принимаю меры. Я встаю, вылезаю из окна и ложусь на траву.

У мамы сегодня выходной. Она будит меня в девять утра и заставляет пойти с ней на прогулку. Она пытается разговорить меня, но я так боюсь того, что скажу или как поведу себя, что молчу, мои ответы вялые и короткие.

Но это нормально, потому что она разговаривает. Она рассказывает мне о том, какой была ее жизнь. Ее любимый хирург переехал в другую больницу, так что теперь она в основном ассистирует молодому, подающему надежды кардиоторакальному хирургу. Он ей не нравится. Она говорит, что это потому, что он слишком новичок и не привык к рабочему процессу, но я знаю, что это еще не все. Я задаюсь вопросом, не обращаются ли с ней плохо, и вспышка ярости пронизывает меня насквозь. Однако я подавляю это, съеживаясь от его вида.

— Я не могу дождаться, когда ты станешь знаменитым футболистом, — мечтательно говорит она, беря меня под руку, когда мы поворачиваем за угол. — Я приеду на работу на одной из твоих шикарных машин и заставлю всех завидовать. Они все будут добры ко мне и постараются стать моими друзьями.

Я едва выдавливаю улыбку, мое сердце стремительно падает. Мое отвращение к самому себе усиливается. Это идеальный момент, чтобы рассказать ей о тренере и о том, что я ему сказал, и о том, как это поставило меня в опасное положение, когда я не уверен не только в своем статусе в команде, но и в своей будущей карьере футболиста. Она не знает об этой части. Она знает только о том, что произошло из телевизора.

Но я этого не делаю. Мама смотрит на меня снизу-вверх, ее губы растянуты в добродушной улыбке. Я хочу подарить ей это, даже если это шутка. Я хочу подарить ей мир и все, что находится в пределах его орбиты. И если я не могу этого сделать, то, по крайней мере, я могу позволить ей еще немного пожить в надежде.

— Когда я стану знаменитым футболистом, тебе вообще не придется ходить на работу. Я позабочусь о тебе, ма.

* * *

Моника пугает меня. Не потому, что она особенно страшный человек, а потому, что она странная и непредсказуемая.

Например, прямо сейчас она стоит у моей кровати, тихая, как мышка, и гладит старушку Мяу в своих объятиях. Я дремлю, мечтая о синей меланхолии, когда у меня возникает ощущение, что кто-то наблюдает за мной. Я открываю глаза и визжу.

— Какого хрена, Моника? — я вскрикиваю от удивления, переворачиваясь на другой бок, чтобы зарыться лицом в подушку. Мое сердце бьется со скоростью мили в минуту. Если бы кто-то в моей семье стал психопатом-серийным убийцей, это была бы она.

Моя младшая сестра отвечает не сразу, а когда отвечает, в ее голосе слышится тревога.

— Катя возвращается домой сегодня вечером.

Я ворчу в подушку.

— И мама говорит, что ты должен поужинать с нами.

Еще одно ворчание.

— Если ты этого не сделаешь, она разозлится.

— Не так сильно, как она разозлится, когда узнает, что у тебя есть парень. Стены между нашими комнатами тонкие, как бумага.

Моника резко вдыхает, и раздается мяуканье. Ее кот плюхается на мою кровать и издает недовольный звук, прежде чем перелезть через меня и устроиться на другой стороне матраса.

— Ты что, подслушивал? Ты чертов извращенец! — визжит она, давая мне пощечину.

Я вскрикиваю от удивления, откатываясь в сторону, чтобы она не могла дотянуться, и ловлю себя на ногах, прежде чем упасть с кровати.

— Моника, ударь меня еще раз. Я рискну, — рычу я, напуская на себя тот хмурый вид, который всегда пугал ее, когда она была моложе.

Однако это не служит по назначению. Непреклонный вызов запечатлен на ее лице, но, по крайней мере, она опускает свою довольную руку.

— Если ты расскажешь, я собираюсь…

— Что? — я сажусь, чтобы натянуть одеяло на колени. — Что ты собираешься делать?

Она прикусывает нижнюю губу, прищурив глаза, но ничего не говорит.

Я ухмыляюсь.

— Это верно. Ничего, — отворачиваясь от нее, я машу рукой в воздухе, чтобы прогнать ее.

Она не понимает намека, и пружины моего матраса скрипят, когда она опускается.

— На самом деле… — ее дыхание прерывается, и она шумно сглатывает. — Могу я… могу я спросить тебя кое, о чем?

О, пожалуйста, Боже, пожалуйста, не говори о сексе. Что угодно, только не секс. Я умоляю тебя. Она моя младшая сестра. Мне придется убить того ублюдка, который прикоснулся к ней, и я пытаюсь быть менее жестоким, чувак.

— Э-э… — я осторожно поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. — Уверена?

Моника поджимает губы, и я вижу, как шевелятся ее губы, как будто она пытается подобрать правильные слова. Это только усиливает мое беспокойство, и, чтобы не взорваться, я вмешиваюсь.

Не будь придурком и не называй его говнюком. Не делай этого.

— Это из-за твоего парня?