Моника широко улыбнулась, вскинула подбородок и прошла мимо нее к лифтам… которые, конечно же, открылись прежде, чем она нажала на кнопку. Такова жизнь Моники. Иногда кажется, что у Бога ужасное чувство юмора.
Ханна пошла к двери палаты Линдси Рамсон. Девушка сидела, в сознании — изнеможенная, но говорила. Голос звучал хорошо. Лучше, чем хорошо. Ее родители держали ее за руки, и на мгновение в душе Ханны возникло ощущение покоя.
Отец Линдси увидел ее и встал, чтобы сказать:
— Шеф Мосес…
Она кивнула.
— Я знаю, — сказала она и увидела, как спала напряженность с его лица. — Мне жаль. Мэтт под арестом. Мы можем поговорить обо всем этом позже. На данный момент я просто счастлива, что тебе лучше, Линдси.
Линдси улыбнулась. Она все еще была бледной и больной, но храброй. Храброй и сильной.
— Правда, что Моника спасла мне жизнь?
— Она позвонила в девять-один-один, так что полагаю, она помогла. Я бы сказала, что врачи спасли твою жизнь, и ты тоже, так борясь за жизнь.
— Слишком, что мой брат пытался убить меня, но теперь я должница Моники? Бог ненавидит меня. — Линдси повернула голову и поморщилась. Она потянулась к кнопке сбоку, нажала ее, и обезболивающие сделали свою работу. — Это не вина Мэтта, точно. Он пытался сделать что-то хорошее, но он испугался. Я не должна была давить на него. Мам, прости…
— Нет, — твердо сказала ее мать и похлопала ее по руке. — Нет, милая. Тебе не о чем извиняться. Мэтт будет в порядке. Ты будешь в порядке. Это чудо.
Линдси улыбнулась, закрыла глаза и задремала под воздействием лекарств. Ханна оставила их и на выходе из больницы колебалась, а затем вошла в часовню, где до этого говорила с Мэттом. Она была пуста, поэтому она пошла вперед, села на скамью и произнесла благодарственную молитву.
— Чудеса здесь случаются нечасто, — сказал голос рядом с ней, и Ханна подавила желание вздрогнуть. Это был тихий, спокойный голос, не теплый, но странно обнадеживающий.
— Основатель, — сказала Ханна и повернулась к ней. Амелия сидела на следующей скамье без звука или шепота побеспокоенного воздуха. Она была одета в холодный белый костюм, а волосы уложены в ее обычной прическе в виде короны. Красивая и ледяная. — Чем обязана такой чести?
— Я думаю, вы говорите это иронично, — сказала Амелия. Она продолжала смотреть прямо перед собой на религиозно нейтральные витражи позади алтаря. — Оливер расследовал отчеты, что кто-то загрязняет кровь. Нападение на девочку было случайным, но важным, потому что ее кровь была заражена. Я сожалею, что утаила от вас информацию. Она могла бы ускорить ваше расследование.
— Могла бы, — ответила Ханна. — В следующий раз скажите.
— Скажу, — Амелия замолчала на мгновение. — Как вы думаете, это было оно? Чудо? — почти задумчиво спросила она.
— Без понятия. А что?
— Потому что я бы хотела все еще в них верить. В чудеса и знамения. В эпоху удивлений и обещаний, где все возможно.
— Все еще возможно, — ответила Ханна. — Хорошие вещи и плохие. Но, возможно, у нас есть четкое представление о том, что мы становимся их причиной.
Амелия кивнула.
— Хорошая работа, шеф, — сказала она. — Я довольна.
— Я делала это не для вас.
— Это, — сказала Амелия и встала, и ее охранник, казалось, материализовался из ниоткуда, чтобы встать у нее за спиной, — то, почему я довольна.
Ханна смотрела, как они уходят, а потом снова посмотрела на алтарь.
Эпоха чудес.
Может, это и она, в конце концов.
Управление гневом