Полуночный ковбой

Цокая каблучками, он пересек улицу, толкнул вращающуюся дверь и, оказавшись внутри кафе, пронес свой новый облик мимо столиков к двери, на которой было написано «Только для персонала». За дверью воздух уже не кондиционировался, и тут было душно и жарко. Он миновал еще одни двери, которые вели в моечную. Цветной мужчина средних лет наполнял поднос грязными тарелками. Джой понаблюдал, как он, заполнив поднос, поставил его на ленту конвейера, который унес груду грязной посуды в моечную машину. Затем он улыбнулся Джою и кивнул на ряд стоящих на полу проволочных корзин с грязной посудой.

— Ты смотри, сколько дерьма, а? — сказал он. Джой остановился рядом с ним.

— Слышь, я вроде бы в самом деле двигаюсь на Восток. — Он закурил.

Мужчина глянул на сумку Джоя.

— И на работу больше не выйдешь?

— Не-а, думаю, что нет. Я просто зашел попрощаться, сказать тебе, что двинусь на Восток.

— На Восток?

— Ага. Ну да, черт возьми. Вот захотелось попрощаться и глянуть на все вокруг.

Открылась дверь, и на пороге с криком возникла толстая женщина с лоснящимся лицом: «Чашки!» — заорала она на пределе голоса и исчезла, захлопнув двери.

Цветной протянул ему руку.

— Ну, что ж. Пока. — Они обменялись рукопожатием, и какое-то мгновение Джою не хотелось отпускать его руку. Совершенно неожиданно его потянуло надеть передник и приступить к работе, но об этом не могло быть и речи.

— Черт возьми, чего я тут забыл, верно?

— Это верно, — сказал мужчина, глядя на свою руку, которую Джой все не выпускал. — А чем ты собираешься заниматься на Востоке-то?

— Женщинами, — сказал Джой. — Они за это платят.

— За что платят? — Мужчина наконец высвободил свою руку.

— Мужики там, — объяснил Джой, — большей частью педики, и поэтому бабам приходится платить за то, что им надо. И они только рады, потому что лишь так получают то, в чем нуждаются.

Цветной покачал головой.

— Должно быть, там все с ума посходили. — Он взял очередной пустой поднос и стал заставлять его чашками.

— Ну да, посходили. А я собираюсь за это получать наличными. Что, не так?

— Не знаю. Я ничего не знаю на этот счет.

— Что ты имеешь в виду? Я же только что все тебе растолковал.

— Ну да, ясно, но я все равно в этом ничего не понимаю.

— Ну ладно, нет смысла и дальше болтаться здесь. Пора двигаться. Ясно?

Джой Бак, ковбой с головы до ног, внезапно понял, что никакой он не ковбой с раззявленым ртом, в котором виднелись большие неровные белые зубы, он стоял, уставясь голубыми глазами в лицо старика. «Папа, — словно говорил его взгляд, — я отправляюсь в поисках счастья и пришел к тебе за благословением». Но, конечно же, этот бедняга-цветной не был его отцом. Да и сам Джой не был ничьим сыном. Так что он просто вышел из моечной. Заведение еще должно было ему плату за день работы, но у него не хватило бы духа вести об этом разговоры с розовощеким человечком, который был управляющим «Солнечного сияния». Никогда он не сможет засунуть его задницу в моечную машину.

Пройдя через помещение кафе, он вышел на тротуар, окунувшись в чистый и свежий воздух весеннего вечера, и очень скоро четкое клацанье каблучков подняло его дух и привело в хорошее настроение, когда он направлялся на автобусную станцию; чувствовал теперь он себя великолепно, и мысли его были в тысяче миль отсюда: он прогуливался по Парку-авеню в Нью-Йорке. Богатые леди толпились у окон, чуть не падая в обморок от желания увидеть настоящего ковбоя. Бармены похлопывали его по плечу; лифты, журча, возносили его к пентхаусам, и золотые двери открывались перед ним, приглашая его в апартаменты, от стены до стены устланные мягкими коричневыми коврами. Перед ним предстала мадам, поддерживая коротенькую сползающую черную комбинацию. При виде Джоя Бака дыхание у нее прервалось. Она была потрясена. Содрогаясь всем телом от наслаждения, она опустилась на мягкий ковер. Опьяняющая влага ее женственности уже была готова встретить его. Не было времени даже раздеться. Он взял ее сразу и решительно. Дворецкий протянул ему торопливо заполненный чек с пустой графой суммы, предоставив ему возможность вписать туда столько, сколько заблагорассудится.