Полуночный ковбой

В Хьюстоне на вокзале стоял музыкальный ящик. Когда Джой сел в автобус, он услышал призывный и звучный голос полногрудой женщины с Востока, которая пела о «колесах фортуны, которые кружатся, кружатся, кружатся»; и ему казалось, что женщина поет, обращаясь лично к нему. Пробираясь по проходу, он криво улыбался, обнажая щербатые зубы, тая в себе то, для выражения чего у него не было слов: когда удается ухватить время за хвост, у человека появляется ощущение, что весь мир принадлежит ему, и когда это происходит, раздается этакий щелчок — клик! — и когда затем ты слышишь, например, музыкальный ящик, он играл только то, что ты хочешь услышать, и все вокруг, даже автобусы «Грейхаунд», подчиняется твоей воле — вот идешь ты на станцию и говоришь: «Во сколько отходит автобус на Нью-Йорк?», а тебе отвечают: «Сию секунду», и тебе остается только залезть в него, и все идет, как надо. Весь мир плывет на волнах музыки, а ритм ей задаешь ты. Тебе не нужно даже прищелкивать пальцами, потому ритм и так живет в тебе, и когда ты думаешь об этих бабах с Востока, ящик заканчивает песню словами, которые так и крутятся у тебя в мозгу: «Томлюсь по тебе, томлюсь, томлюсь» — вот чем они занимаются на Востоке. (О'кей, вот он я, леди, только что залез в автобус и мчусь к вам.) Вот и сиденье для тебя, даже два, одно для задницы, а второе, чтобы вытянуть ноги, и больше тебе ничего не надо, потому что и так весь мир принадлежит тебе, и как только закидываешь свою вьючную сумку на полку над головой, водитель включает газ и двигается с места секунда в секунду. Все идет точно по расписанию, может и не с точки зрения компании «Грейхуанд», но для тебя. Потому что ты и никто другой определяет его и потому что автобус все же едет.

2

Когда Джой Бак решил с помощью автобуса компании «Грейхаунд» перебраться с Запада на Восток в поисках счастья, ему уже минуло двадцать семь лет. Но несмотря на свой возраст, он обладал жизненным опытом, присущим восемнадцатилетнему или даже меньше того.

Воспитывали его несколько блондинок. Первые трое, с которыми он жил до семи лет, были молодыми и красивыми.

Хозяйство у них было беспорядочное, вечно к ним кто-то приходил и уходил, и Джой никак не мог разобраться, кто к кому приходил. Время от времени кто-то из блондинок принимал на себя роль его матери, но позже он понял, что двое из них были просто ее подружками, с которыми его настоящая мать вела общее хозяйство. Но блондинки хорошо относились к нему, позволяли ему делать все, что он хочет, дарили подарки и часто возились с ним. Кто-то из них, слоняясь по дому, постоянно напевал «Смотри, дитя мое домой вернулось», «Напевы вереска», «Леди в красном», «У него пара серебряных крыльев» и другие. Вспоминая эти дни, Джой неизменно предполагал, что певица и была его настоящей матерью.

Началась война, и блондинки оказались втянутыми в нее. Уходя из дома, они натягивали неуклюжие штаны, заматывали головы платками, которые назывались странным именем «бабушка» и таскали с собой коробки с ленчем. Порой они путешествовали между Хьюстоном и Детройтом на автобусах, и Джой припоминал, что ему доводилось жить в этих городах. В любое время в доме показывались мужчины в военной форме, которые проводили в нем время, а потом исчезали. Некоторые из них именовались мужьями, но Джой не помнил, чтобы кого-то из них представляли ему в качестве его отца. (Лишь позже он стал подозревать, что рожден вообще вне брака.)

В один прекрасный день, который запомнился ему белесым от жары небом, он был переправлен к четвертой блондинке в Альбукерк, Нью-Мехико, и отныне ему уже никогда не довелось увидеть остальных трех. И когда он вспоминал о них, то первым делом видел то белесое небо и женщину со светлыми волосами, чей облик таял на фоне неба.

Четвертой блондинкой оказалась его бабушка, тощее костлявое и глупое маленькое существо по имени Салли Бак. Но несмотря на свою костлявость, она была симпатичнее, чем вся остальная троица, вместе взятая. У нее были огромные серые глаза с густыми черными ресницами, а вид ее шишковатых бедных колен мог вызвать слезы. И если созерцание какой-то части тела любимого существа могло вызвать такую глубокую печаль, то для Джоя это были костлявые, бедные и печальные коленки Салли Бак. Салли содержала косметический салон, который требовал ее присутствия десять, а то и двенадцать часов в день, так что мальчику, к сожалению, приходилось добрую часть времени после школы проводить в компании самых разных женщин, очищавших кожу лица. Среди них никогда не встречалось блондинок; они никогда не носили платья светло-зеленого или лимонного цвета, не говоря уж о лавандовом; они практически никогда не обращали на него внимания, а если им и случалось бросить на него взгляд, то он замечал, что у них почти не было видно ресниц.