Полуночный лихач

Бог, только бог знал, почему она такое сказала. Словно вдруг открылось в небесах некое оконце, сквозь которое она смогла заглянуть в клубящуюся тьму, именуемую будущим… Впрочем, ни в какие небеса она в это время не смотрела, а, напротив, угрюмо пялилась в стол.

Константин Сергеевич какое-то время молчал, и Нина, даже не глядя, могла бы сказать, что он ошарашенно крутит усы.

– Ну, разумеется, не оставлю, – наконец сказал он. – Хотя, если честно, я бы предпочел быть избавленным от этой ответственности. Ты выбрала не самый подходящий объект, Ниночка. Детинка с лысинкой дела не портит, это правда, но мне все-таки семьдесят пять. Вдобавок тут у нас свои проблемы. Есть один…

И в это время зазвонил телефон.

Несколько мгновений Константин Сергеевич и Нина испуганно таращились друг на друга, потом начали суматошно озираться. Звенело, чудилось, одновременно со всех сторон. Дед заметался по комнате, переворачивая горы бумаг на письменном столе, роняя книжки, громоздившиеся на стуле.

– Боже! Да где этот чертов мобильник?! – рявкнул наконец Константин Сергеевич, и Нина против воли зашлась мелким, неостановимым смешком, конечно, столь же истерическим, как ее недавние рыдания.

Мобильник! Ее утонченный, старомодный дед не только пользуется сотовым телефоном, но и называет его мобильником! Этак, может, он и учеников кличет брателлами?!

Внезапно дед ринулся к шкафу, распахнул его дверцы – и звон моментально смолк. Очевидно, пресловутый мобильник лежал в кармане его пиджака.

– Алло? – гаркнул в трубку дед, жестом указывая на соседнюю комнату, однако Нина и без проверки могла сказать, что Лапку звонки не потревожили: уж телефон-то в их квартире всегда звонил за полночь, эти звуки для нее были привычными.

В их квартире…

Нина страдальчески свела брови – и тотчас они взлетели изумленно, когда Константин Сергеевич недоверчиво произнес:

– Антон? Это ты?!

* * *

На въезде в Чкаловск, рядышком с Домом культуры завода «Полет», стоит памятник великому пролетарскому вождю.

Изображений оного вождя по нашим городам и весям понатыкано великое множество. Кое-где они даже похожи на человека и внушают уважение. Кое-где грубо высечены из черного камня и куда-то напористо идут в компании других фигур, словно бы обугленных пламенем революции. В бывшем советском городе Тирасполе, к примеру, великий человек сооружен из красного мрамора, и знамя победы мирового пролетариата вздымается за его спиной, словно перепончатые крылья птеродактиля. В каком-то крымском городе, говорят, у вождя две кепки: одна на многомудрой голове, а другая в руке – вот такой рассеянный скульптор ваял.

Гораздо чаще, однако, можно встретить вождя совсем другого: гипсового, некогда покрытого бронзовой или серебряной краской, будто могильная оградка, а теперь, за политической ненадобностью, облупленного, с отвалившейся от времени конечностью, засиженного птицами… В отличие от многих других своих собратьев, вождь чкаловского пролетариата заботливо покрыт бронзой, он чист, иногда даже помыт из шланга, которым в обычное время поливают клумбы, пьедестал его выметен, птиц от него гоняют, и солнце сверкает на гениальной лысине все время, пока смотрит с небосвода.

Но Чкаловск имеет статус города. А Карабасиху-то и деревней назвать постесняешься. Дворов тридцать. Школы нет, сельсовета нет, магазина нет, Дома культуры или клуба нет. Правда, в нескольких километрах находится большая деревня Новая, в которой имеется все вышеперечисленное, так что хочешь приобщиться к цивилизации – иди в Новую. Что карабасиховцы и делают регулярно. Но даже и в Новой нету памятника: ни вождю, ни кому бы то ни было еще. А уж тем более его нет в Карабасихе…

Сколько Гоша Замятин себя помнил, его всегда возмущала эта историческая несправедливость: отсутствие памятника. Ну ладно – не вождю, он один, его на всех не хватит, но сколько солдат полегло на необъятных, как принято выражаться, просторах нашей Родины за многие годы ее существования! Фрицы в эти края, правда, не дошли, зато немало ребяток из Горьковской области сложили головы под Курском и Москвой, Сталинградом и Киевом, в Берлине и Праге в Великую Отечественную. Памятника им нет. А если заглянуть глубже в исторические времена, вспомнить финскую, и польскую, и Гражданскую, и Первую мировую, и русско-турецкую войну, вернее, русско-турецкие войны, и опять же польские кампании, и Отечественную 1812 года, когда француза били, и всяких шведов еще раньше, и вообще, кого наш солдат только не бил на суше и на море, если глядеть в прошлое до Святослава на днепровских порогах или Олега с его щитом, прибитым на вратах Цареграда… И никому из этих безымянных русских солдатиков не воздвигнуто памятника не только в Карабасихе или в Новой, но и в Чкаловске. Кое-где вместо целого монумента лежит одна отрезанная солдатская голова в каске. Нет на вас древних славян, потомки, они бы показали вам кузькину мать за то, что ругаетесь над прахом доблестных воинов!

Однако с некоторых пор в Карабасихе появился памятник, не кому-нибудь, а именно русскому солдату! Его воздвигнул Гоша Замятин.