Полуночный лихач

Что характерно, нашла! Даже двоих – в том смысле, что это оказалась семейная пара из Чкаловска. Жена вернулась из Москвы не то красноярским, не то пермским ночным поездом, а муж встречал ее, совершенно спокойно воспринимая перспективу еще часа полтора гнать по ночной дороге до родимого дома. Пара очень обрадовалась возможности положить в свой карман триста рублей – Нина выложила бы и втрое больше, да эти добрые люди, видно, постеснялись непомерно запросить с женщины с ребенком на руках, к тому же за попутную дорогу. Вообще, успела подумать с мимолетной усмешкой Нина, ей везло в жизни с попутным транспортом, чего не скажешь, к примеру, о любви…

О ней, об этой любви, она тоже думала, уставившись в темное стекло, за которым свистела ночная трасса. Вернее, о полном отсутствии этого чувства в их с Антоном отношениях.

– Я абсолютно уверена, что это был Антон, – сказала Нина подчеркнуто спокойно.

Отклеила наконец лоб от стекла и устало присела к столу.

– Ты что, думаешь, ревность меня ослепила? Думаешь, я от ревности стучать в двери бросилась? Нет, сейчас я вспоминаю, что меня вело как бы любопытство, мне просто хотелось посмотреть в их глаза и понять: ну как же можно было до такой степени притворяться? Столь виртуозно врать? А главное, зачем?!

– То есть как – зачем? – удивился Константин Сергеевич. – А зачем вообще мужчины врут своим женам в таких ситуациях?

– Дедуль, – криво усмехнулась Нина, – насчет «вообще мужчин» – это тебе виднее, как представителю сего племени. Но Антону зачем было так уж стараться? Ведь мы сразу, ну, почти сразу поняли, что брак слабоватый получается. Ты погляди, мы ведь немногим больше года женаты – и вот уже половину этого срока спим как брат с сестрой. Да и те небось согрешат, если их положить в одну кровать, а мы… Извини! – Она опять отвернулась.

– Ничего. – Дед без нужды перекладывал на столе тетрадки, и этот шелест почему-то подействовал на Нину успокаивающе. – То есть ты думаешь, у них это уже давно… образовалось?

– Не знаю. Может, еще с их первой экзотической встречи. Потом Инка на нашей свадьбе невероятно, просто жутко напилась и устроила сцену, оскорбляла всяко Антона и даже Лапку. Я-то считала, она меня ревнует по старинке, мне простить не может, что я замуж выхожу, в то время как она одинока, а теперь думаю – может быть, она уже тогда глаз на Антона положила и его ревновала ко мне, а не меня к нему? Ну а потом он не устоял, все-таки я на Инкином фоне жутко проигрываю…

Константин Сергеевич издал какой-то неопределенный звук, вроде как фыркнул иронически, но Нина отнесла это за счет родственной солидарности.

– Нет, правда. И вообще, Инна – человек куда более яркий во всех смыслах. Единственное, что она Лапку не любит, причем активно не любит. Сейчас уже как-то притерпелась, а поначалу вообще не могла скрыть антипатии.

– Вот тебе и ответ, – перебил Константин Сергеевич.

– Ответ на что? Почему Антон оставался со мной, хотя втихаря бегал к Инне? Да какой же это ответ? Конечно, я очень люблю Лапку…

Она старалась говорить спокойно и даже отстраненно, как бы исследуя некое явление со стороны, однако голос против воли пресекся, стоило только вообразить себе это: развод и перспективу никогда больше не видеть Лапку, ведь хоть она и удочерила ее, хоть де-юре, так сказать, Лапка ее дочь, все равно любой суд отдаст девочку родному отцу, тихо и вежливо наплевав на чувства ребенка, а уж тем более – на пустоту, которая образуется в Нининой жизни…

– Дело не только в том, что ты ее любишь как родную, а может быть, и больше, чем родную, – сказал Константин Сергеевич. – Дело прежде всего в Лапке. Вспомни, какой она была, когда вы с Антоном поженились. Этой девочке патологически необходима мать… Я выразился нелепо, но точно. Наверное, ты права, Антон женился на тебе прежде всего ради дочери, и ради нее же он тайно встречается с Инной – именно тайно, не давая их отношениям перерасти в нечто более серьезное. Думать об этом довольно противно и не хочется. А кстати!..

Он вдруг воздел сухой указательный палец с аристократически-удлиненным, словно на портрете Пушкина кисти Кипренского, ногтем, и Нина почувствовала, что ее руки сами собой аккуратненько ложатся на стол, будто на парту, спина выпрямляется, а лицо принимает прилежное «школьное» выражение, как это бывало с десятками, сотнями, а может, и тысячами тех ребятишек, перед которыми вот так же наставительно воздевал перст Константин Сергеевич Бармин, учитель русского языка и литературы с полувековым стажем – ее высоченный, худущий, седовласый и усатый дед…

– Кстати! У тебя хоть раз возникали подозрения насчет их взаимной склонности?

– Ну что ты! Там такая антипатия изображалась, что я про Инну лишний раз упомянуть боялась, – усмехнулась Нина. – Правда, пару раз Антон снисходил до того, чтобы спросить у нее что-то юридическое, она ведь какой-никакой, а юрист…

– Пункт первый, – дед демонстративно загнул палец. – Теперь пункт второй: ваша квартира уже дважды подвергалась нападению каких-то неизвестных людей, которые пытаются свести с Антоном криминальные счеты. Так?