Полуночный Прилив (ЛП)

— Конечно. Полагаю, слуги Бурака развели хоть какой — то костер?

— Даже слишком усердно.

— Ну, не думаю, что кто-то станет жаловаться. Кажется, вы с бураком прождали нас… некоторое время.

— Да, некоторое. Была аудиенция у Короля — Ведуна, но я держалась в рамках полномочий и была отослана до начала серьезной беседы. Из того, что было сказано, слова не слышала ни от Бурака, ни от Халла.

— Так Халл там был? — Слабая улыбка. — И ничего важного вам не выдал? Признаюсь в сомнениях на сей счет, аквитор.

Серен Педак колебалась. — Аквитор, — произнес Нифадас тихо, — привилегий нейтралитета больше не существует. Делайте выбор.

— Все не так, Первый Евнух, — ответила она, сознавая шаткость своих слов. — Боюсь, какие бы решения не принят тогда Король — Ведун, сейчас это уже не важно. Не думаю, что Рулад Сенгар отдаст меч.

— Рулад. Что скажете об этом Руладе?

— Младший сын благородной фамилии.

— Сенгар? Старший у них Фир, не так ли? Командир воинов Эдур. Весьма почтенная кровь.

— Да. Другой брат — Бинадас, кровный побратим Халла.

— Интересно. Начинаю представлять ожидающие нас сложности, аквитор.

«Кажется, я тоже. Кажется, и выбор я сделала.

Будто Нифадас даст мне возможность увильнуть, будто он уже не держит меня за руку…»

* * *

— Проснись, Удинаас.

Веки обнажили горящие, воспаленные глаза. Удинаас уставился в балки крыши. — Нет. Мне нужно поспать…

— Не так громко. Что тебе нужно, глупец, так это идти в цитадель.

— Почему? Они перережут мне горло…

— Нет, не перережут. Рулад не даст — ведь ты теперь ЕГО раб, и ничей больше. Нужно сказать. Делегация Летера ждет.

— Оставь меня, Тлен.

— Император Тисте Эдур ожидает тебя. Немедленно.

— Точно. А сам он это знает?

— Пока нет.

— Как я и думал. — Он снова сомкнул веки. — Изыди, дух.

— В этом мы согласны с вайвелом, Удинаас. Пора тебе выйти в передний ряд. Пора сделаться незаменимым для Рулада. Скажи, ты хочешь, чтобы Пернатая Ведьма стала твоей, или нет?

Удинаас мигнул и сел: — Что?

— Иди, и увидишь.

— Сначала объяснись, Тлен.

— Не стану, раб. Иди в цитадель. Служи императору Эдур.

Удинаас откинул одеяла и потянулся за все еще мокрыми мокасинами. — Почему бы не оставить меня одного?..

— Она изнасиловала тебя, Удинаас. Взяла твое семя. Зачем бы это?

Он застыл — один мокасин на ноге, другой в руках. Невыразимо холодный.

— Сучка имеет собственные планы, о да. Уж она не любит ни Эдур, ни Анди.

— И какая связь? — Призрак не отвечал. Удинаас поскреб лицо, натянул второй мокасин и взялся за волглые шнурки. — Тлен, я же раб. Рабов не выдают за рабынь, а только таким путем я смогу получить Пернатую Ведьму. Или ты решил влезть ей в мозги и исказить волю? Но в этом случае она не будет Пернатой Ведьмой, понимаешь?

— Не приписывай мне сил, которыми не владею.

— Просто подчеркиваю абсурдность обещаний. А теперь тихо. Я иду. — Он поднялся, проковылял по каморке. Снаружи у очага сгорбился Халед. Он разогревал что-то — суп или чай.

— Ты говорил сам с собой. Не надо так делать.

— Я сам себе это говорю, — отозвался Удинаас, направляясь к двери и на ходу сдергивая с крючка плащ. Снаружи был не дождь, а потоп. Он едва смог различить в гавани стоящие на якорях суда. На берегу силуэты. Солдаты.

Накинув капюшон, он пошлепал по направлению к цитадели, которая недавно принадлежала Королю — Ведуну.

«Служить императору Эдур. Куда ты пошлешь свой народ, Рулад Сенгар?»

Сторожившие вход теневые духи не препятствовали рабу войти. Поднявшись по ступеням, он положил руки на дверь и раскрыл створки, внося внутрь водяную пыль. «Сюда, клятые Эдур. Проведите лезвием по горлу. По груди». Но внутри не было охраны, завеса в тронный зал опущена.

Он стряхнул воду с дождевика и продолжил путь. К завесе. Откинул ее.

И увидел Эдур на коленях. Все они склонились перед мерцающим Руладом, который стоял на возвышении, подняв меч над головой. На плечах медвежья шуба, лик — зыбкая золотая маска, окружающая темные провалы орбит.

Но он не слепой. Не увечный. А если в нем есть безумие, сейчас оно густыми потоками льется по всему залу.

Удинаас почуял, как глаза Императора остановились на нем — будто когти впились в мозг. — Подойди, раб, — проскрежетал он.