Полуночный Прилив (ЛП)

В любом случае, все, что нужно было сказать, было сказано. Интересно, понял ли это Халл. В том, что Бурак все понял, сомнений не было.

«Мы действительно потеряли всякое равновесие. Ханнан Мосаг, Король — Ведун, желает мира».

Возобновился дождь. Она натянула плащ на плечи. «Бедный Халл».

* * *

Кто-то встал рядом. Удинаас оглянулся — то был Халед, его лицо вытянулось, выглядело усталым и озабоченным. — С тобой все в порядке?

Халед пожал плечами. — Я припомнил прошлое гадание. У меня тогда все нервы оборвались.

Удинаас промолчал. Удивительно, но сам он не испытывал ничего подобного. Он изменился, это яснее ясного. Он слышал, что Пернатая Ведьма пал жертвой недовольства Майен. Кажется, ярость Уруфи по поводу благословения нереков была хоть и краткой, но емкой. Майен, соответственно, постаралась переложить свое недовольство на спину рабыни.

Когда дело доходит до рабов, о справедливости речь не идет.

Он смотрел, как Пернатая Ведьма выходит на середину комнаты. На этот раз в большом сарае собралось еще больше рабов. Нет сомнения, их привлекли страшные рассказы о последнем гадании. «Не хуже Топляков».

Пернатая Ведьма уселась на жесткий пол, и все последовали ее примеру, двигаясь с резвостью, которой, недавно побитая, она не могла проявить. Удинаас видел напряженность ее движений, и гадал, не винит ли она саму себя за свои страдания. Майен была не более жестока, чем прочие Эдур. Побои были, к счастью, редким делом — почти все обнаруженные преступления рабов карались быстрой смертью. Если не хочешь убить раба, зачем делать его негодным для работы?

Прошлое гадание не продвинулось дальше простого разбрасывания плиток. Внезапное нападение вайвела вырвало Ведьму из царства проявлений Оплотов. Удинаас почувствовал первую дрожь предвкушения в груди.

Внезапно наступила тишина: Пернатая Ведьма закрыла глаза и опустила голову, желтые волосы сомкнулись, словно занавес. Задрожав, она испустила глубокий вздох, поглядела вверх пустыми глазами, в которых медленно вздымалась черная гуща лишенного звезд ночного неба, будто рассеивался тонкий туман. Появилась спираль рассеянного света.

Начала прошли через нее, превратив лицо в маску ужаса, первобытного и пугающего. Удинаас знал: сейчас она смотрит в Бездну, подвешенная в великом, подпирающем звезды забвении. Еще не было ни Творцов, ни созданных ими миров.

А теперь Фулькры. Огонь, Дольмен и Странник. Странник, давший форму Оплотам…

— Идите со мной к Оплотам.

Летерийские рабы затаили дыхание.

— Мы стоим на Дольмене, и все таково, каким должно быть. — Но в ее голосе нарастало напряжение. — Жить — значит вести войну против Бездны. В нашем росте — завоевание, в стагнации мы найдем себя под осадой, умирая, мы теряем последние укрепления. Это истины Звериного Оплота. Лезвие и Костяшки, война, которой не избежать нам. Века исцарапали лик и вырвали очи Старейшего. Он истерзан в битвах. Карга кудахчет от горькой злобы, дергается во снах о бегстве. Уста Провидца двигаются, но ничего не слышно. Шаман воет на костяных полях над утком мертвецов, но думает, что ни один из его узоров, из трупов выложенных, не останется надолго. Охотник ступает твердо и хитро, делая вид, что заблудился.

Она замолчала.

Толпа глухо бормотала. Это было холодное приглашение в Оплоты.

«Храни нас Странник, мы в беде. Ужасной беде».

Халед всплеснул руками, показывая на дальнюю стену, где тени падали на грязную лужу. Там стояла женщина, прислонившись спиной к грязной штукатурке. Аквитор. Серен Педак.

Пернатая Ведьма все молчала. Нарастало всеобщее беспокойство.

Удинаас вскочил на ноги и начал пробираться через толпу, игнорируя возмущенные взгляды. Дойдя до стены, он направился к аквитору.

— Что пошло не так? — спросила она.

— Не знаю…