Полунощница

С другой стороны, хуже работы не придумать. Как эти люди тут выживают. Через несколько дней он засядет в красивой кафешке с Асей. Закажет… А они? Вспомнилась девочка, которая мерзла в коридоре Зимней, чтобы растопить печь. Облезлые парты в классе, прогорклый общажный запах. Выходит, и с помойки местных сегодня выгнали.

Впервые в жизни Павел устыдился своего благополучия. До горечи на языке.

Дорога пошла вниз, показалась колокольня. Зашагали быстрее. Бородатый, потея от быстрой ходьбы, все не отступал. Заговорил про отца Виктора:

– Прикинь, он на Кавказе служил.

– В Чечне?

– В храме.

У крыльца трапезной грязь подсохла, обрисовала следы сапог и кроссовок ходивших туда и сюда людей. Пахло огурцом и супом. Кучка местных мужиков оборвала разговор. Подняли головы. Семен вышел из трапезной, спускался, прибивая сапогами каждую ступеньку. Павел напряг шею. Поравнявшись с ним, Семен, не то наевшийся, не то остывший, прошел мимо. Только хлопнула на ветру его распахнутая куртка. В выдохе тех, кто собрался, было разочарование.

Разошлись.

* * *

Семен стучал в дверь кельи: монахи между собой называли ее «экономной». Ждал ответа, зная, что эконом («отцом» Семен не называл его даже в мыслях) тоже всегда ждет, чтобы посетитель ушел, а если тот упрям – деваться некуда, открывает. В прошлом году Семен видел, как юный послушник аминил-аминил да и убежал по своим делам. А эконом выглянул из-за двери и снова заперся. Наверное, таких, как Семен, он и вовсе бы не пускал. Но рассчитываться за все работы с местными придется. Сегодня Семен просто дубасил по обивке сапогом, зная, что скоро хозяину надоест.

– Войдите, – пропел, наконец, эконом.

Он сидел, как в музее вычислительной техники, куда принесли герань и повесили икону в углу. На столе счеты, калькулятор, монитор и клавиатура компьютера, листы с чертежами и схемами, клочки с вычислениями в столбик. Отдельно – личная печать эконома: «ИП Валаамский Петр Петрович». Шкаф со стеклянными дверцами ломился от бумаг – на острове знали, что эконом ничего не выбрасывает.

«Видел бы ты, сколько документов сожгли сегодня на помойке», – подумал Семен.

– Я за расчетом. За помойку двойной тариф, хотя мы с Митрюхиным и от тройного не откажемся.

Выпалив про тариф, Семен подумал, что уже победил. Эконом молчал, откинувшись на спинку стула, и смотрел просто, даже ласково. Потом потянулся к столу, пошурудил в ящике, достал папку с документами, выхватил один, пробежал глазами, поставил галочку ручкой, подул на чернила, как в старину, протянул.

Семен молча подсел к столу подписать – и увидел, что никаких денег в документе не значится. Это вообще не был расчет или ведомость. Это был приказ, по которому жителям Зимней гостиницы предлагалось покинуть помещение «до 2 мая 2016 года». Дальше сообщалось, – несмотря на стук в висках Семен отметил доходчивость и неожиданную простоту документа, – что «здание в аварийном состоянии», «подлежит реставрации», «культурное наследие», «непригодно для проживания». А жильцам Зимней предоставляется «комфортабельное размещение в городе Сортавала по адресу…»

Ручка в пальцах Семена сделала на бумаге загогулину. Он швырнул ручку в оконное стекло. С герани слетели красные лепесточки.

– Брат Семен, я не могу считать это подписью.

– Еще бы!

– Зря ты упорствуешь, в самом деле. Владыко уже и квартиры освятил.

Семен отметил, что у эконома шелушится нос, будто обгорел.

– Мне плевать. Я в суд пойду, найду на вас управу.

– Понимаешь, брат Семен, ведь я тебе не все документы показал, – эконом выдержал паузу. – Постановление суда уже имеется. Это государственное решение, видишь ли.

Семен отметил, сколько силы в этих тощих пальцах, во всей стариковской пятнистой руке, протянувшей бумаги на скрепке. Тут до него дошло: в документы можно не смотреть.

– Значит, суд уже был.

– Вчера вечером. Не доискались тебя, брат Семен. Наверное, красоты архипелага нашего обозревал на моторке. Владыко свой транспорт выделил, да никто из Зимней не собрался. Да, вот уведомление твое, прочти.

– Мое?

– Копия, разумеется. Твое у тебя, под дверь просунули. С постановлением суда тоже ознакомься, распишись.

Семен сидел, скрестив руки, удерживая их на груди – очень хотелось разбить эконому рожу. Обернулся на вешалку, где висела хозяйская куртка. Желтые клоки поролона – и те смотрели на Семена свысока.

– Брат Семен?

– Чего?

– Как бы нам с тобой, так сказать, пошустрее?

– Расчет давай, отец-эконом.

– Ах, расчет! Брат Семен, выходит, не будет расчета. Ты приказ отшвырнул, постановление смял. Зря так с бумагами. В общем, у нас вы все теперь трудники. Или как там, слово-то новое? Волонтеры. Трудимся во славу Божию за хлеб и кров.

– Я тут прописан.

– Увы, большое недоразумение. В Зимней гостинице никто не может быть прописан, это музей. Что удалось нам, так это упросить суд разрешить вам Светлое Воскресение справить, а уже второго числа отбыть.

– Ты что же это, мразь, хочешь сказать, что я помойку за так разгребал?