Полуостров сокровищ

Напоследок он протянул руку и почесал мне за ушами. Такого экстаза, такого чистого животного наслаждения, я не испытывала никогда. Язык сам собой вывалился из пасти, глаза закатились, изо рта закапала слюна…

— Манюня! Приди в себя! — голос хлестнул, как кнут. — Мы же на работе.

Помотав головой, я всем телом выразила готовность слушаться и повиноваться…

Из-за щитов истекал ужас. Он имел багровый, набитый острыми колючками запах и вкус старого железа. Я застыла. Лапы просто не хотели идти дальше, а нос почти уткнулся в пыль.

— Батюшка сыскной воевода… — голос дружинника был голубым от облегчения. — Тут такое…

— Спокойно, боец. Разберемся.

Взяв за ошейник, Лумумба провел, или скорее, протащил меня за щиты. Чувствуя его уверенность, я тоже успокоилась. Подошла к огромной черной луже и принюхалась.

Запахи ударили в нос с новой силой. Мясо, костный мозг, свернувшиеся сгустки крови… И удивление. У него был цвет ледяного серебра. Оно переливалось, как следы слизней на росистой траве, а по краям темнело и дымилось. А еще была боль. Она была прозрачная и пахла снегом. Из горла вырвался скулеж, переходящий в тонкий визг, но рука наставника, легшая на голову, придала уверенности.

Глубоко вдохнув, я вобрала в себя всё, что было. Разум запоминал и сортировал детали, не разделяя их на важные и не важные. Всё: кто здесь находится сейчас, сколько народу побывало раньше, когда случилось несчастье… Личность убитого, точнее, убитой. Снова молодая девушка. Она красными вспышками проявлялась повсюду. Но было еще что-то… Что-то мимолетное, почти незаметное. Легкий ветерок сознания, которое испытывало бесконечную жалость и глубокую, безысходную печаль.

Кто-то очень сожалел, что ему пришлось здесь находиться и делать то, что он делает… Меня поразило, как громом. Так это же убийца! Это тот, кто убил девушку! И при этом не испытывал ничего, кроме печали и жалости… Ни единой нотки кровожадности, торжества или просто удовлетворения. Только горечь.

А еще пахло кашей и щами. Рассыпчатой гречневой кашей, заправленной топленым маслом и грибами, и супом из кислой капусты, который я терпеть не могла, а Ванька, например, считал изысканным деликатесом…

Лумумба где-то над головой разговаривал с людьми, и стараясь не наступать на следы, ходил вокруг лужи — его мысли имели задумчивый фиолетовый оттенок, а слова сочились синим и оранжевым. К нему обращались, как к сыскному воеводе.

Наконец, взяв за ошейник, он повел меня назад, сквозь оцепление и толпу. Отойдя на достаточное расстояние, учитель завел меня в какую-то подворотню и в последний раз положил руку на макушку… Я вновь чихнула всем телом.

И почувствовала голой кожей колючий ветер, а босыми ступнями — мелкие камешки. Пошатнувшись, схватилась рукой за стену, но всё равно упала на колени. Мир стал холодным, серым и пустым. Из него исчезла жизнь.

— Одевайся.

Передо мной упал тючок с курткой, штанами и ботинками. Наставник стоял, повернувшись ко мне спиной, и это снова был он, Лумумба, а не Олег. Стуча зубами, я натянула джинсы, майку, зашнуровала берцы, кое-как собрала спутавшиеся волосы в резинку и застегнула куртку до подбородка. Холод не отступал.

— Вот, выпей, — Базиль протянул фляжку. — Метаморфоза отнимает много сил, так что нужно тебя накормить. — я, неловко стукаясь зубами о горлышко, сделала глоток и закашлялась. По-моему, это был чистый спирт. — Но сначала… Расскажи, что запомнила.

Глава 9

Маша

Чуть отдышавшись и глотнув еще разок из Лумумбиной фляжки, я попыталась вспомнить, что видела, когда была собакой. Закрыла глаза, сосредоточилась… Образы хлынули, как горный поток. В стробоскопических вспышках замелькали бледные испуганные лица, судорожно сжатые кулаки, вибрирующие высокие голоса…

— Не торопись, — подсказал Базиль. — Не пытайся объять необъятное. Сосредоточься на деталях.

Мысленно я постаралась восстановить то, что запомнила на месте преступления. Жирная, с черным отливом и белесой пеной на поверхности, громадная лужа крови. Она успела частично впитаться в дорожную пыль, но по размерам пятна можно догадаться, сколь много её было. Посреди этой лужи лаково блестит тёмный холмик. В сознании собаки он выглядел довольно аппетитно и пах соответственно, но, переведя собачье восприятие на человеческий язык, я зажала рот рукой и, добежав до ближайшего куста, согнулась пополам.

Тёмный холмик посреди лужи был ногой. Человеческой ногой, только лежащей отдельно, без всего остального человека. И нога была девичья: различался изящный изгиб стопы, маленькая круглая пятка, небольшое колено… Пышное бедро заканчивалось четким, как в мясной лавке, срезом, посреди которого белело круглое колечко кости, окруженное какими-то синими, на вид резиновыми, трубочками…

Мир завертелся и ушел куда-то в бок, рот вновь наполнился горькой, едкой слюной…

— Вот поэтому лучше вспоминать на голодный желудок, — Базиль сочувственно похлопал меня по спине. — Ну, ничего, ничего… Сейчас пройдет.