Полуостров сокровищ

— Самогон тройной очистки, — пояснил доктор. — Крепость такая, что волосы на груди кучерявится начинают. Так что вам, барышня, не предлагаю… — и подмигнул, хотя до этого не обращал на меня никакого внимания.

Приподняв свой сосуд, он опрокинул его в рот. Проглотил, смачно зажмурился, а потом потянулся к блюдцу, накрытому бумажной салфеткой. Снял её, тщательно осмотрел два засохших бутерброда с сыром, и брезгливо отставил. Поискал глазами по столу, обнаружил пузырек с йодом, и, свинтив крышечку, длинно и глубоко вдохнул.

Лумумба, понюхав из пробирки, осторожно поставил её на стол, так и не пригубив.

— Приходится гнать в медицинских целях, — объяснил доктор чуть севшим голосом. — Нормального спирта нет, а то, что они выдают за водку, даже не горит, — и он налил снова. Самогон был таким прозрачным, что банка казалась пустой. — Вообще-то я не пью, — пояснил он, опрокинув в себя вторую колбу. — Точнее, не пил. Но этот город… Эти белые ночи… Вот вы — африканец.

— Я москвич, — мрачно поправил Лумумба.

— Это всё равно. Я имею в виду, что полгода тьмы — это слишком.

— Зато потом полгода свет.

— Ваша правда, — доктор налил третью как бы уже между делом, хлопнул, занюхал йодом и продолжил, как ни в чем ни бывало: — Но оказывается, сплошной свет — еще хуже, чем тьма. Человек — животное упорядоченное. Ему нужно, чтобы солнце всходило каждое утро, и заходило, по возможности, каждый вечер. Я схожу с ума, — глаза его посоловели, язык уже чуть заплетался.

— Давно вы здесь? — спросил Лумумба, всё так же глядя на доктора поверх кончиков сложенных домиком пальцев.

По-моему, он Базилю не нравился. А вот мне доктора было жалко: спит на рабочем месте, питается какими-то столовскими бутербродами, еще и прибухивать начал. Душу вот взялся изливать совершенно незнакомым людям…

— Приехал, как и все, за мечтой. Новый город в новом мире, — Борменталь налил себе новую порцию, поднес ко рту, подержал, а затем аккуратно вылил самогон назад в банку. Закупорил капроновой крышкой и отставил на край стола. — Думал, может, здесь будет по-другому, — он впервые посмотрел в глаза Лумумбе. — Но знаете… Люди не меняются. Меняются времена, условия, но люди? Мы только при-спо-сабливаемся, — сказал он по слогам. — Но не меняемся.

— Чтобы что-то изменить, нужно приложить усилия, — как-бы нехотя ответил Лумумба.

— Вы правы. Но…

Соскучившись, я потихоньку отошла от Базиля, и стала рассматривать корешки книг за стеклянными дверцами шкафа. «Практическая Анатомия». «Введение в физиологию». «Органическая химия».

В следующем шкафу, на специальных подсвеченных полочках, лежали довольно странные вещи. Мне стало интересно. Потемневший от времени огрызок на блюдечке с голубой каемочкой. Под ним, на бумажке, написано: «Яблоко молодильное». Под банкой, внутри которой в прозрачной жидкости плавала пластиковая фигурка супермена, раскрашенная в красное и синее: «Гоммункулус обыкновенный». Большая прозрачная бутылка, внутри — будто бы небоскребы, башни… На бумажке написано: «Город Кандор в миниатюре», и в скобках: пл. Криптон.

— В микроскоп можно увидеть улицы и даже жителей. — доктор, стоя у меня за спиной, тоже смотрел на бутылку. Пахнуло самогоном.

— Что это?

— Артефакты нового времени. Их продают с развалов в переулке Последних Вздохов. Я, знаете ли, коллекционер.

— Так они — магические? — к нам подошел Лумумба. — Странно, я не чувствую эманаций.

— Большей частью, они нет, — щелкнув тумблером, доктор выключил свет в шкафу и вернулся за стол. Казалось, он уже протрезвел. По крайней мере, язык не заплетался.

— Так почему вы не хотите говорить о князе? — спросил Лумумба. Борменталь загрохотал ящиками стола. — Бросьте, доктор. Вы же знаете, без ответов я не уйду.

Тот вздохнул, с надеждой посмотрел на банку с самогоном, затем на дверь…

— Черт с ним, в крайнем случае, наймусь судовым врачом на китобой, — пробормотал он и вновь открыл банку. — Выпьем?

— А давайте, — решился Базиль. — Завьем волосы на груди… — я фыркнула.

Они чокнулись колбами, выпили, и на несколько секунд воцарилась тишина. Мне даже показалось, что на глазах наставника выступили слезы.

— Рассказывайте, — сказал он наконец очень мягко, почти по-отечески.

— Стыдно, — потупился доктор. — По Фрейду: удар по самолюбию для мужчины является самой болезненной из психологических травм.

— И что у вас за травма?

— Я, дипломированный патологоанатом с докторской степенью НГУ, не смог распознать, отчего скончался пациент. Вы ведь читали отчет?

— Ни в коем случае, — качнул головой наставник. — Мне нужны свежие впечатления.

— Впечатления… — взяв ланцет за концы, доктор поднял его на уровень глаз. — А впечатления таковы, что князь скончался «по щучьему велению».

— То есть, вы хотите сказать…