Амстердам. Среда, второе мая.
Вечером родители улетают в Рим, но сейчас еще рано, едва рассвело. По-моему, никто еще не встал. Я в постели.
Вчера ходили в Рейксмюсеум, потом мы с Ивонн приготовили стамппот с копчеными колбасками.
Я сидела за столом и резала:
Картошку
Лук
Морковь
Обычно это блюдо едят зимой, но в тот день, такой серый и с такой непостоянной погодой, мы все мечтали о теплой домашней еде.
В Кентукки около полуночи, и когда я еще спала, пришло сообщение от Киллиана. Он написал, что скоро пойдет спать и что кровать кажется слишком большой и ему без меня одиноко. Он написал, что считает дни, оставшиеся до нашей встречи в Нью-Йорке, и что он обещает каким-то образом передо мной оправдаться. Что ему ответить, не знаю. Не знаю, как ему сказать, что я не уверена, что в ближайшем будущем вообще хочу жить в Соединенных Штатах. Здесь придется задуматься и о другом, не только о нашем браке и что с нами будет дальше.
Моя жизнь не ограничивается только этим. Теперь это не единственная мысль, крутящаяся в моей голове.
Мне ужасно нравится в Амстердаме. Мне здесь так же хорошо, как было, когда мы с Лу вместе путешествовали по Англии и Франции.
Уже три недели, как мы уехали. Я не готова вернуться в Кентукки или в США, как ни крути… совсем не готова. Я с радостью жду свадьбы сына, но, если говорить о жизни в Штатах… о том, чтобы оставить все это… я совершенно не готова и не знаю, буду ли готова и когда.
Киллиану я не ответила.
Вчера говорила по телефону с обоими: Колмом и Олив, заставила прислать фотки. Конечно, мне нравится устраивать с ними видеозвонки больше, чем им со мной, но в последние несколько недель я на этом, конечно, не настаивала. Они оба так заняты! А у меня есть определенный прогресс в том, чтобы меньше переживать, как все это на них действует. То есть, разумеется, на них действуют Киллиан и я, каждый сам по себе, плюс наш брак, но…
Они живут своей жизнью, и я хочу, чтобы так и было!
Я не хочу, чтобы они ВООБЩЕ переживали за меня или за Киллиана.
Только когда у меня появились дети, я осознала, что брак родителей существует совершенно отдельно от нас: меня, Тео и Моне.
У нас своя жизнь, у них – своя.
Нужно сказать, что Олив на самом деле из тех дочерей/женщин/людей, который поняли бы мои отношения с Лу, но я никогда на нее такое не возложу. Могу только представлять себе, как обстояло бы дело, если бы Олив была мне не дочерью… а, например, подругой… и я могла рассказывать ей то, что женщина рассказывает лучшей подруге.
Мне кажется совершенно нечестным и неправильным не делиться всем этим еще и с Рамоной. Когда-нибудь я расскажу ей ВСЕ-Е-Е. Вчера мы переписывались, только не об этом. Она остригла волосы и прислала фото. Мне очень понравилась стрижка. А еще у них на ферме новая шелковистая курица, она прислала и ее фото – такая белая и пушистая! Ей дали имя Долли Партон. Мне всегда утешительно думать о том, что Рамона там, дома, делает свои уличные скульптуры и занимается прополкой своего птичьего сада, и это настоящее воплощение идеальной деревенской жизни делает ее счастливой.
Талли вчера загрузил видео нового акустического кавера, и я написала ему на этот счет. Новая неделя – еще и новый цвет. Розовый! Он ответил, прислав мне еще фото из сада Шивон. Он и папа часто переписываются, а его новое видео быстро набрало кучу просмотров, что для него просто классно.
Не знаю, известно ли Шивон, что он снимает ее сад и посылает мне фотки. Говорит ли он ей «да, мам, кстати, я сфотографирую твои петунии, чтобы послать Винсент Уайльд, потому что мы общаемся не меньше раза в неделю, обсуждаем музыку и цвета»?
Я послала ему фото бледно-розовой рамки, висящей на стене внизу… младенцы Фенна и Флорентина в розовых одеяльцах.
Лу только что перевернулся. Джентльмен ворочается!
И, кажется, мама уже спустилась.
