Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Нет, все же он пожалел Броню, на три дня свозил в тайгу, на соленое озеро Тайна, где заодно — чтобы не пропадало время — можно поработать с гаммарусами или, как еще называют это прелестное существо, — бокоплавами, мормышами. Правда, для этого пришлось тащить с собой, помимо необходимых вещей и продуктов, стеклянные банки, микроамперметр и тяжеленный аккумулятор.

Жена с ужасом смотрела, как он ловит у мелкого берега усатых тварей длиною сантиметра три, возится с проводами, сидит босой, часами что-то измеряет.

«Не что-то, а активность метаболизма по их дыханию. Сюда в воду запускаем гаммаруса. И в зависимости от того, сколько тот съел кислорода, меняется сила тока… В данном случае уменьшается».

«Господи, и здесь?! Поручил бы студентам, лаборантам…»

«Ну чего ты дуешься? — ухватив в кулак нос, виновато ухмылялся Алексей Александрович. — Или боишься? Это ж маленькая креветка. На него большая рыба ловится. Вершина пищевой пирамиды. — И, отворачиваясь, бормотал, машинально объясняя, как студентке: — Гаммарусы едят диаптомусов, диаптомусы — дафнию, а дафния ест водоросли. А трава синтезирует биомассу, где и происходит чудо фотосинтеза…»

Бронислава слушала его, кривясь. Правда, она здесь все же позагорала и покупалась, вода в озере такая соленая, что можно лежать на ней, не шевеля руками и ногами. Говорят, такое море в Израиле. Но комары, но страх, что ночью к их палатке кто-то подойдет, а Алексей Александрович даже ружья с собой не взял, да и нет у него ружья…

Через три дня вернулись в город, и он снова с утра до ночи в лаборатории.

Ни один эксперимент, еще недавно радовавший его, не казался интересным — ни управляемое культивирование биомассы на огромных скоростях, о чем писал даже западный журнал «Science», ни создание светящейся кишечной палочки (как воскликнул залетный итальянец из Миланского университета: «Мам-ма миа! Скоро и наше дерьмо будет светиться?!»), ни выращивание особых бактерий, питающихся электричеством (для обогащения бедных руд), — ничто…

И все равно он сидел как прикованный под стеклянным деревом биостенда, который, подрагивая прозрачными пальчиками и визжа моторчиками, сопел и гнал в слив, в «урожай», килограммы дрожжей, пожирая бросовые парафины, привезенные с нефтяных скважин…

«Во мне кончилась страсть к работе. Дело даже не в крохотной зарплате. Просто поделками заниматься тошно, а денег на фундаментальные исследования все равно не дают…»

Летом от него ушли сразу трое научных сотрудников: угрюмый Миша Махмутов, с памятью, как у компьютера, — в охрану филиала «Альфа-банка»; другой, Вася Бурлак, со своими старенькими «Жигулями» двинул на извоз; третий, Роальд Разин, взяв туристическую путевку, полетел в Канаду с решением остаться. И вот уже прислал по электронной почте письмо: «Свет в конце туннеля блеснул. А о тебе все знают. Кстати, много бывших наших. Но занимаются чистой биологией. Все помешались на клонировании…»

«Может, не поздно переменить темы? Бросить все — и начать вторую жизнь? Академик Соболев уверял, что я гений. Хо-хо, парниша!»

Нет, его здесь многое держит намертво. И в двух словах не объяснить, что именно. Или все же уехать к чертовой матери?

4

Бронислава действительно все лето промучилась, после работы долгими вечерами куковала дома. Сына Митьку отправили в лагерь (теперь, слава богу, снова открылись детские лагеря, правда, за деньги), и ей не с кем было поговорить: подруги кто в Испании, кто в Сочи. А когда наступил сентябрь, и вовсе расхотелось их видеть — они-то найдут, что рассказать, а она?

Про свекровь-старуху? Которая все время постится: то мяса ей нельзя, то сыру-молока ей нельзя, а то даже яблок! Утром долго не выходит к завтраку — молится, вечером программу «Время» послушает — и снова молится. И чего она молится, вчерашняя коммунистка?! Слышно, шуршит какими-то бумажками, все бубнит и бубнит.

На днях Броня пришла домой, а по полу везде брызги воды… С потолка накапало? Нет, потолок сух. Наконец, увидев у старухи на подоконнике бутылочку из-под «Пепси» с бесцветной жидкостью, догадалась — свекровь принесла из церкви святой воды и окропила жилплощадь… Зачем?! Что, тут черти завелись? Или она, Броня, ей чем-то не угодила? Она насильно подталкивает старухе сливочное масло:

— Мама, ешь.

— Спасибо.

— Что спасибо? Ешь! Хочешь, сама намажу?

— У меня пост.

— Ну с конфетами пей.

— Спасибо. Сладкое тоже нельзя.

— Ты же сахар кладешь? — ярится Бронислава. — Почему?!

— В конфеты сливки кладут…

Бронислава терпела до сегодняшнего дня, но дальше никак! Старуха, наверное, ненавидит ее. Рассказала бы что-нибудь! Говорят, когда-то была боевая женщина. Но теперь молчит целыми днями, шмыг-шмыг, шурк-шурк мимо. Конечно, ненавидит. Не хочет разговаривать…

Не раз, прибежав поздно вечером к мужу в лабораторию, Броня жаловалась:

— Мне одной тяжело. А подруг позову — она осуждает.

— Осуждает? Почему так думаешь?

— Уставится из угла… и молчит… А то всё молится и молится…